Анатолий Афанасьев - Монстр сдох

— Ну и что ты этим доказала? Типчики, с которыми тебе придется иметь дело, не разбирают, мертвая или живая. Вот поставлю незачет и будешь пересдавать, как миленькая.

Лиза с трудом выкарабкалась из потустороннего мрака.

— Конечно, Калерия Ивановна, вы, как всегда, правы. Я погорячилась, признаю, простите!

— Попросить прощения — мало. Объясни, почему ты так поступила? Чуть не убила парня. Ты же знала, что изнасилование игровое, сугубо для закрепления рефлекторной памяти. Выработка навыка психологического самосохранения. Или тебе что-то неясно?

— Я сумасбродка, — призналась Лиза, — Наверное, не вписываюсь в стандартную модель.

— Твое сумасбродство называется хулиганством.

По-хорошему, я должна отправить тебя в карцер.

— Второй раз, — напомнила Лиза.

"Маленькая тварь, — подумала Щасная, — ее Наивность шита белыми нитками. Так и норовит показать зубы". Как ни чудно, она не испытывала злости к сероглазой курсантке. Она сама однажды, давным-давно, не вписалась в стандартную модель и поплатилась за это жестоко: потеряла престижную работу, семью и очутилась, в конце-концов, в этой резервации, откуда даже выход на пенсию проблематичен. Отсюда состарившихся преподавателей обыкновенно выносили ногами вперед. Щасная ловила себя на том, что наблюдает за девочкой с тайной нежностью. Лиза Королькова с ее врожденной отчаянностью, с ее внешностью и способностями, возможно, когда-нибудь сумеет расплатиться с миром за многих женщин, обделенных судьбой. Хмуро процедила:

— Ступай, Королькова. Готовься к следующему занятию. Я подумаю, что с тобой делать.

— Надеюсь, — полюбопытствовала Лиза, — с бедным мальчиком не случилось ничего плохого?

— Нет, ничего. Если не считать, что у него вряд ли будут дети.

...К этому времени Лиза обзавелась знакомыми (посещала групповые занятия, хотя бы те же спаринг-ринга), но для душевного равновесия ей хватало дружбы с Анечкой Петровой. Не прошло недели, как ей стало казаться, что до Анечки у нее вообще не было подруг. Может, так оно и было. Все прежние подруги остались в прежней жизни, а вся прежняя жизнь умещалась в хрупкие листочки воспоминаний.

Анечка искренне недоумевала, как это Лиза, очаровательная молодая женщина, может столь долго (три недели) обходиться без мужчины и при этом не сломаться душевно. Смеясь, поинтересовалась, не имеет ли та виды на нее самое и, не дожидаясь ответа, предупредила, что хотя ей это "не в кайф", ради сострадания готова к услугам. Лиза ее успокоила, заявив, что она нормальная баба и тоже, если уж сильно приспичит, предпочитает, вопреки новомодным веяниям, противоположный пол, но у нее на воле остался любимый человек, которому она обещала хранить верность. Анечку эти слова озадачили.

— Не врешь?

— Про что — не вру?

— Ну что верность и все такое?

— Разве ты никогда не была влюблена?

Анечка задумалась и даже, как показалось Лизе, смутилась, словно ее уличили в каком-то несоответствии.

— Была, конечно. Я и сейчас влюблена. Да я ни дня не прожила без любви... Но ведь, Лиза, все мужики одинаковые скоты, разве не так? Прости, но думать о ком-то об одном, как о единственном.., ведь это же глупо.

Это же как в прошлом веке родиться.

Лиза понимала, какой жизненный опыт продиктовал Анечке это, отчасти, конечно, справедливое умозаключение, но согласиться с ней не могла.

— Нет, не глупо. Вот когда много мужчин, тогда получается, что нет ни одного.

— Ну и что? Пусть ни одного. Зато есть свобода. Зачем добровольно навешивать на себя такой жернов, как любовь? Проще горб прицепить на спину.

— Если бы добровольно, — улыбнулась Лиза. — Любовь как наваждение или тиф. Я тоже раньше в это не верила, думала, красивые сказки, которыми девочки тешатся. Но это все правда... Аня, а ты меня не разыгрываешь?

— Не разыгрываю, нет... Просто я наверное бесчувственная. Бывает, кто-то понравится, тянет к нему, прямо плачу. Потом приглядишься, вон еще один красавец, вон еще другой, с ними тоже хочется попробовать... Как же так?! Любовь! Все равно что одно и то же блюдо запихивать в себя всю жизнь. Сытым, может, будешь, но ведь тошнить начнет.

— Меня пока не тошнит, — сказала Лиза. — А ты просто не знаешь, о чем говоришь.

— И не хочу знать.

Разговор произошел в одну из ночей, когда Анечка по обыкновению проскользнула к ней в комнату после отбоя. Они лежали на узкой кровати при потушенном свете почти в обнимку, и от Анечки, успевшей к этому часу отведать скоромного, привычно пахло мокрой травой и мужским потом. В их ночном бдении под темный гул дождя за окном было что-то завораживающее, колдовское. Слова падали в неведомую глубину, обретая неожиданный смысл. Болтали о мужчинах, о любви, а получалось — исповедовались.