Анатолий Афанасьев - Монстр сдох

И все-таки Шахов устроил маленькую подлянку: на завещании расписался криво, изменил факсимиле — последний акт сопротивления. Архангельский это заметил.

— Химичишь, Леонид? Бизнесмен, депутат. Нехорошо, стыдно... Ладно, давай ложись!

— Куда ложиться?! Зачем?!

Тут же он увидел — куда. Похохатывая в усы, Хорек стащил его с табуретки и швырнул на полиэтиленовые мешки с такой легкостью, будто в нем не осталось никакого веса. Под голову подкатил деревянный чурбак.

Никита Архангельский наступил ему ботинком на поясницу, прижал к полу. Шахов пытался подглядывать одним глазком, отчего больно свело шею. В руках нотариуса невесть откуда взялся большой топор с просторным, сияющим лезвием, каким рубят мясные туши в подсобках. Рядом с чурбаком, тоже будто само собой, возникло эмалированное ведро.

— Поаккуратнее, Хорек, — раздалось словно с небес. — Не набрызгай, как в прошлый раз.

— Постараюсь, барин! — гоготнул палач.

— Мамочка! — пропищал Шахов. — Да что же вы делаете, господа?! Да разве так можно?!

Увидел, как серебристая дуга обрушилась на затылок. В мгновение ока его робкая душа выскользнула в открывшуюся дыру, порхнула под потолок, закрутилась, забилась, обжигаясь об лампочку. Голова Шахова, секунду зависнув на полоске кожи, ловко скакнула в ведро, туда же схлынула тугая струя темноватой крови, запенилась, взбугрилась, обретая множество жизней вместо одной.

— Ну как? — похвалился Хорек, обтирая лезвие топора пучком соломы.

— Лепота! — похвалил Архангельский. — Умеешь, если захочешь.

— Я чего понял, Никита. Главное, не пить перед работой. Даже кружка пива влияет. Уже цепкость не та.

— Хорошо, что понял, — сказал Архангельский.

Подступил сентябрь — месяц печали. На пожелтевший лес пролились ледяные дожди. Природа исподволь готовилась к зимнему сну.

Лиза Королькова пообвыкла в школе, ей все больше нравилась такая жизнь, размеренная, без пробелов, расписанная по минутам. Все дни были похожи один на другой, как солдаты в строю, в них не оставалось места горю.

Многоликое прошлое таяло, отступало, все чаще Лизе казалось, что она родилась только этим летом. Бегала, плавала, дралась, добросовестно изучала милицейскую науку, осваивалась с хитроумными приборами и инструментами, училась языку птиц и зверей, старалась добиться высшего балла и когда слышала скупую похвалу наставника, расцветала, как рябиновый куст. Если бы ее сейчас увидел Сергей Петрович, то вряд ли признал бы в поджарой гибкой девице с настороженными глазами, с кошачьей повадкой, с детской улыбкой на загорелом лице, вспыхивающей подобно петарде, прежнюю томную и изысканную даму, менеджера "Тихого омута". С каждым днем Лиза все острее ощущала, что вот еще малый бросок, и она вдруг поймет, зачем появилась на свет. Приятная, умиротворяющая иллюзия...

О необычном экзамене Лиза была предуведомлена всеведующей Анечкой Петровой, но все же растерялась, когда в одну из темных, последних ночей лета в комнату ворвались четверо бесенят в масках, распяли ее на кровати и быстро, молчком, по деловому изнасиловали. Она знала, что мерзкую сцену снимают на пленку, и держалась с достоинством. Не трепыхалась, не сопротивлялась, в меру повизжала, пока не залепили глотку пластырем. На четвертом партнере, когда полагалось по протоколу сомлеть, изловчилась и врезала насильнику пяткой в промежность. Удар провела точно, взрывоопасно, по полной схеме любимого наставника Севрюка. Слабо похрюкивающего борова товарищи выволокли из комнаты полуживого, но это, разумеется, был прокол. На утреннем разборе инструктор Щасная раздраженно объяснила Лизе ее ошибку. При натуральной ситуации за эту выходку ее попросту прикончат.

Нет, возразила Лиза, ведь я сразу лишилась сознания.

— Покажи как, — ехидно заметила Калерия Ивановна.

Лиза выдохнула воздух, закатила глаза, захрипела и повалилась на пол без чувств. Щасная осторожно проверила степень ее притворства. Пульс замедлен, кожа бледная, зрачки неподвижны — все как при нормальном глубоком обмороке. Щасная в изумлении отступила. Миновали дни, когда она могла застать эту девочку врасплох, теперь, напротив, сама ее побаивалась. Может быть, Лиза Королькова действительно, как уверял Севрюк, сверхценное приобретение для школы, может быть, у нее большое будущее, но она лично не была убеждена в здравости ее рассудка и писала об этом в еженедельных отчетах.

Она побрызгала на Лизу водой: