Эльмира Нетесова - Обреченные

Зима в этом году запаздывала. И хотя небо, завесившись тучами, не раз грозило высыпать на голову усольцев сугробы снега, ветер поднявшись с моря, разгонял их, разрывал в грязные клочья, и небо снова светлело, ни одной снежинки не уронив на берег.

За заботами и хлопотами время летело незаметно. Но не для Пескаря. Он считал каждый день. И ждал. Молил Бога о помощи хотя бы для сына. Но путь письма долог. Это понимал старик. Оттого сидел вечерами у печки пригорюнившись.

Снег на Усолье высыпался под самый Новый год. Легкий, как пух. Детвора враз повеселела. Бабы на снегу заторопились зимнюю одежду почистить. Старики подальше от холода попрятались. Наружу не вытащишь. Легкий снег приносит лютые холода. И зима, словно наверстывая упущенное время, спешила. Уже на второй день сковала прочным льдом Широкую, будто проложила мост меж двух берегов. Пусть до весны забот не знают с переправой…

Ссыльные заранее стали готовиться к Рождеству. Этот праздник тут любили по-особому. Для него самую чистую и крепкую одежду берегли, лучший кусок выкладывали на стол. Все обиды забывали. И светились улыбками суровые доселе лица ссыльных. В этот праздник дети о детстве помнили. И гоняли друг друга снежками по улице, по всем дворам. В этот день забывалось все плохое. Не вспоминали о невзгодах и потерях. Рождество Христово! Это радость и смех, это песня и жизнь. Неважно на каком берегу. Богу виднее, какою станет судьба человеческая! Он всегда прав! Потому плакать в этот день считалось грехом. Плач — несогласие с Богом. Скорбь в сердце человека — гнев у Господа. На такое никто не решался в Рождество. Во всех домах ярко горели свечи. Пеклись пироги, жарилась рыба, тушилось мясо.

Все было готово к празднику и в доме Пескаревых. Даже Тимофей забыл о жалобе. И готовился к завтрашнему дню. Стук в дверь насторожил всех. Свои усольцы не стучались. Топали в дом без предупрежденья от стара до мала. Тут же… Явно кто-то чужой. Стучит, как из автомата поливает… Глашка побледнела. Алешка пошел открыть дверь. В избу вошли двое незнакомых людей.

— Вы Пескаревы? Собирайтесь!

— Куда? — взвыла Глашка.

— По вашей жалобе ответ пришел. Ознакомим вас, — предложили вежливо.

— Какая жалоба? — глянула невестка на свекра с укором. Но тот уже впихивал ноги в валенки, ни на кого не смотрел.

— Это я писал! Сам! Мне и слухать, что власти отписали, — разогнулся старик.

— Вы? Имя скажите!

— Тимофей я! — выпрямился дед.

— Нет! Вас нам не надо! Отправке в место прежнего проживания подлежит Алексей Тимофеевич Пескарев вместе с женой и детьми. О вас ни слова не сказано, — разъяснил один из вошедших, словно ушат воды на головы всех вылил.

— Слава Богу! — перекрестился Тимофей на икону.

— Я никуда без отца не поеду! — резко ответил Алешка.

— Да ты что? Спятил, что ли? Обо мне не тужи. Я старый хрыч, сколько уж осталось? Малость. Ты собирайся! Не мешкай, олух! — подталкивал старик оглушенного внезапностью сына.

— Если откажетесь, насильно вывезем. Нам предписано в двадцать четыре часа собрать вас, оформить документы, выдать деньги и билеты, обеспечить транспорт и отправить на материк. Так что не вынуждайте нас. Хоть вы теперь люди свободные, мы — выполняем приказ. А времени, как видите, мало отпущено. Торопитесь.

Глашка заметалась по дому, собирая узлы. Дети уже скакали от радости. И только Алешка сидел недвижно, с посеревшим, мрачным лицом.

— Слухай, сын. Чтоб меня вырвать отсель, кому-то вольным стать надо. Вот и дал Бог. Выхлопочешь, вызволишь. Я и возвернусь. А нонче не канителься. Спеши. Делов у тебя прорва, — торопил дед.

— Как же это ты сумел? — вырвался запоздалый вопрос.

— Не об том нынче толк. Вольный ты, сынок! Беги отсюда живей! Забудь Усолье. Там — люду поклонись. И от меня… Живым и покойным. Передай — помню их!

Вошедшие уже узлы ухватили, открыли дверь, торопя хозяев. Каждая минута на счету. Приказы любят точность исполненья. Иначе теряется их смысл.

Внуки обсопливев щеки деда наскоро, даже не подумав проститься с Усольем, побежали к берегу, где их ждала машина. Глашка уронила слезу на лицо Пескаря, сказала, что ждать станет папаню. И заторопилась на волю, не оглянувшись. И только Алешка, обняв крепко, прижал отца к груди. В ней плакало сердце. Не радуясь нежданной свободе.

— Береги себя! Жизнь положу, а тебя вырву отсюда! Хоть и к Сталину, пройду, добьюсь, докажу! Только ты потерпи немного. Чтоб снова вместе. Но уже навсегда.

— Беги, Алешка! Когда в село возвернешься, пропиши. Мне прочитают весточку. Обещаишься? — просил старик.