Эльмира Нетесова - Обреченные

Весна в этом году выдалась дружная. И лишь Гусев с тревогой поглядывал на Широкую. Лов корюшки успели закончить ссыльные. Но стоит ли успокаиваться? Нужно успеть перевезти в поселок рыбу. Вон как мутнеют воды реки. Знать, в верховьях снега тают. Сильным будет паводок, дружным. Управиться надо вовремя. И поехав на рыбокомбинат, попросил послать баржу. Там обещали. —Да, видно, забыли. Аутром вскочили ссыльные в ужасе, воды Широкой поднялись почти к селу. Ни бочек, с засоленной в них рыбой, ни лодок, ни весел, ничего река не оставила. Всее унесла мутной водой в море, отняв у ссыльных даже надежду на заработок в весеннюю путину.

— Кой там заработок? Вывернут с нас за лодки и бочки, ославят ввредителями на весь белый свет. А то и законопатят в каталажку за недогляд, — горевали люди вслух.

На душе было горько и тяжело. Какое испытание подкинет теперь судьба? Как расправятся власти со ссыльными за случившееся? Люди с тоской и тревогой смотрели на прибывающую в реке воду. Еще немного и затопит она дома, унесет их в море вместе с жалким скарбом. Уйти бы отсюда, пока не поздно. Но куда? Кто отпустит, кто примет их? Кругом вода, серая, мутная, холодили. Над нею густой туман. Противоположного берега не видно. Что там в поселке? Помнят ли об усольцах в Октябрьском? Придут ли на помощь? Ведь до беды немного, она уже подошла к порогу первого дома. От нее не уйти. Нет лодок, нет надежды…

И приспичило же Зинке рожать именно в тот день, когда Широкая решила показать свой норов ссыльным.

Усольцы вышли из домов, забрав пожитки. С детьми и стариками забрались на сопку и оттуда смотрели, как вода подкрадывается к селу. И лишь отец Харитон, став на колени, истово молился, прося Господа отвести от людей новое испытание.

Рядом с ним рухнули на колени старики. И вот тогда, когда просили люди Бога не лишать их жизни и крова, взвыла Зинаида не споим голосом. От нервного потрясения, а может, время пришло, начались у бабы жестокие родовые схватки. Она повалилась на землю, царапая ее руками, орала во всю глотку. К ней кинулись старухи с увещеванием, уговорами. Да только не слышала их баба. Боль оказалась сильнее рассудка.

Да будет тебе блажить? Потерпи! Человека родишь скоро. Нее обойдется, — нагнулся над бабой Шаман. Но у той перед планами нее помутилось. Она не видела и не слышала никого.

Нашла время, — прошептала Лидка, скривив губы. На нее старухи зашикали со всех сторон, стыдя и укоряя.

Шаман, велев мужикам отвернуться, заголил вздутый Зинкин живот. Ощупал его. И перекрестившись, попросил баб достать чистое полотенце и одеяло для нового усольца.

Старухи живо зашевелились. Мужики, забыв о наводнении, ждали,благополучно ли разродится баба?

Лицо Зинки пятнами взялось. Она тяжело дышала. Допекли участившиеся схватки. Баба отчаянно хваталась за руки Гусева!

— Помоги, Витюха! Век не забуду. Помираю я!

— Не помрешь. Все путем идет, как надо. Тужься! Дыши глубже, уже головка на свет вылезла. А ну-ка, выдохни, не губи дитя! — и встав на колени перед бабой, надавил слегка чуть выше пупка.

Зинка заорала хрипло, страшно. И в то же время Шаман принял в руки малыша. Быстро завернув его в простынку, передал старухам, бросив короткое:

— Обиходьте.

Сам сел рядом с Зинкой, на сырую землю. Стал успокаивать:

— Ну, вот и все. Отмучилась. Девку на свет произвела. Дочку. Они. к добру, к миру родятся. Потому, как на вас — бабах, весь свет держится.

Зинка, было успокоившаяся, снова вскрикнула.

— Нешто двойня? Одну не знаю, чем кормить будет нынче! — взвыла баба.

— Чего воешь, малахольная? То не от тебя! Как Бог положит. А нынче детское место отходит, угомонись, — увещевал Шаман.

Когда все страхи улеглись, и Гусев отошел от Зинки поздравить Ерофея с прибавлением в семье, приметил, что вода отступила от села. И хотя не вошла еще в русло — уже не грозила Усолью смыть его с лица земли.

Люди, осмелев, к вечеру в дома вернулись, оставив на страже на берегу пятерых мужиков, чтоб те, сменяя друг друга, успели б на всякий случай предупредить ссыльных.

Первым ушел в свой дом Ерофей, унося на сильных, волосатых руках дочку — первенца.

Суровый, грубый человек, сосланный сюда как кулак, переживший многое, он глупо улыбался, впервые в жизни корча смешные рожи, причмокивая толстыми губами, он убаюкивал спящую девчушку. Следом за ним, поддерживаемая Шаманом и Ольгой, возвращалась в свой дом Зинаида.

Ослабла баба. Ноги подкашивались. Глаза плохо различали дорогу. Первый, а может и единственный ребенок. Какой будет ее жизнь? Только бы не повторилась судьба матери…