Эльмира Нетесова - Обреченные

— Счастья вам, света и воли! Живите одной семьей и судьбой…

Тонька и Ефим, взяв за лапы убитых волков, потащили их к дому бабы.

Молча. Слов не находили.

Следом за ними шли дочери Антонины. Их позвал Ефим.

Девчонки шли чуть поодаль, удивленные и озадаченные. Они впервые видели мать рядом с мужчиной.

«Неужели он останется в их доме? И будет жить всегда?»— вертелись вопросы, не высказанные вслух.

Ефим волок волка за лапы, изредка оглядываясь на девчонок. Ему было неловко. Ведь вот не он, а Тоня спасла его от волков, оборвала насмешки ссыльных, не дала унизить, уронить имя.

«Прийти теперь к ней в дом будет неловко. В запале обронила баба свое слово. Чтоб защитить. Воспользоваться этой минутой паскудно будет. Если всерьез решила, пусть скажет. Но обдуманно, не спеша», — пришло в голову Ефима и, дойдя до Тонькиного дома, сказал тихо:

— Возьми свои трофеи. А я пойду к себе. Благодарствую за доброту. Но в дом к тебе надо входить не из жалости принятым, а желанным. Ты ж выпалила слово впопыхах. Не от сердца. Когда и впрямь решишься — я пойму без слов. А пока нет в твоем сердце места никому. Я же не хочу навязываться насильно и пользоваться минутой благоприятной. Прости меня, неуклюжего. Тебя ведь тоже не жалеть, а любить надо. Ты того не знала. Коль помочь в чем приспичит, скажи не совестясь. Мужичьи руки в доме не помеха. А в мужья тебе не решаюсь больше набиваться, — умолк пристыженно.

Антонина пропустила дочек в дом. Повернулась к Ефиму:

— Волков из шкуры надо вытряхнуть. А я того не умею. Подсоби, если время есть.

Мужик охотно согласился. Вошел в сарай, втащил туда волков.

Дети окружили убитых зверей. Смотрели испуганно. А Тонька, пользуясь минутой, обмотала тряпками порванное плечо, покусанную руку. Торопилась, чтоб детвора не приметила ничего. Не испугалась еще больше.

Но к утру начался жар. Плечо разламывалось от боли. Баба глянула: рука вся вспухла, покраснела. И Тонька, разбудив старших сыновей, попросила сходить за фельдшером. На работу она выйти не смогла.

Фельдшер сделала несколько уколов, дала кучу таблеток, предупредив, что Антонине предстоит долгое лечение. Ближе к полудню бабе стало совсем плохо. Фельдшер, приметив, что температура не спадает, позвала врача.

Антонина впервые стонала от боли. Врач, оглядев рваные раны, долго смачивала их йодом, обрабатывала жгучими растворами, а потом наложив швы, перебинтовала руку от плеча до самой кисти. Оставила у постели медсестру, шепнув ей что-то на ухо.

Та белой тенью сидела не шевелясь. Тонька, теряя сознание, видела, как медсестра торопливо подскакивала к стерилизатору. Боли от уколов уже не чувствовала.

Сколько дней прошло, баба не знала. Она то проваливалась в горячечное забытье, то выбиралась из него в ознобную слабость. Женщина иногда видела лица детей. Слышала голоса. Но не понимала, о чем говорят. Она силилась что-то сказать, спросить, но ей это не удавалось.

Две недели не вставала с постели баба. А когда пришла в себя — увидела измученные лица детей, ссутулившегося, усталого Ефима, сидевшего у стола серой тенью, уснувшую на стуле медсестру.

Едва Антонина пошевелилась, мужик подошел к постели тихо и, став на колени перед больной, спросил:

— Чего-нибудь хочешь?

— Нет.

— Как ты? Полегче стало? Как рука?

— Не болит.

— Ты знаешь, волк, который тебя покусал, чумной был. Оттого все случилось. Только больные звери теряют соображенье и не боятся человека, приходят к жилью. Его слюна попала в твою кровь. Ты едва не умерла. Хорошо, что врач вовремя увидела. Ввела вакцину.

— А ты-то как? — перебила Тонька.

— Обошлось. Но тоже не без уколов. Их мне на всякий случай делали.

Проснувшаяся медсестра поставила градусник. И, увидев, что

температура спала, сделала очередной укол, сказала девчонкам, чем кормить мать, и ушла в медпункт, пообещав наведаться вечером.

Старшие дети ушли на работу. И только последыши — двойня дочек остались дома и теперь, когда мать разговаривала с Ефимом, управлялись по хозяйству. Убирали в доме, топили печь, готовили поесть.

— Ты все время у нас был? — спросила Тонька Ефима.

— Да я уж тут вроде приживалки. Помогал немножко твоим. Пользы от меня маловато, но уйти не мог. Вот и ждали все вместе, когда болезнь отпустит. Когда полегчает, пойду к себе.

— Мама! Пусть он у нас останется жить, — встала за плечами Ефима дочь. И, глядя просяще, добавила:

— Он совсем свой…

— Мы любим его. Он нам отцом станет. Даже мальчишки этого хотят, — услышала Тонька голос дочки.