Эльмира Нетесова - Обреченные

Комар гонит воспоминания. Да и зачем будить больную память? Лучше навсегда забыть прошлое…

Но вот и ссыльные от него отворачиваются. Не признают. Будто он — прокаженный. И Гусев (все его считают умным), а дурак-дураком. Ни за что сослали. А он и теперь, даже хвалит законы новой власти. Отец Харитон лишь иногда приходит. Да и то, когда наступает время крестить нового Комара — следующего внука Ивана Ивановича.

Старик вспомнил, как крестил священник недавнего Комаренка. Его сын решил назвать в честь деда — Иваном. Харитон тут же в святцы заглянул, нашел число, когда появился на свет новорожденный и нарек малыша Лукой. В честь святого. Уходя, сказал Харитон, что мальчонка должен иметь светлую судьбу, быть послушным рабом Божьим, не нарушающим Писание, как дед…

Старик Комар тогда обозлился и послал священника в задницу. Харитон вышел из дома ни слова не сказав. Но домашние впервые всерьез обиделись на Ивана Ивановича. Младший — Сергей, даже отделиться от отца вздумал. И через неделю впрямь стал строить собственный дом.

Агриппина уговаривала сына одуматься, остыть. Но тот и слушать не хотел. Днем и ночью копал траншеи под фундамент дома, который вздумал поставить подальше от отцовского. Ему помогали — братья и невестки.

Старик с болью смотрел, как начали расти стены дома. Красиво работали дети. Любо посмотреть. Но для чего? Чтобы уйти от отца, покинуть его на старости, когда жизнь откровенно пошла к концу. А ведь для них старался. Ради детей копейку к копейке складывал. Теперь, когда выросли они — не нужен стал. А ведь не обижал никого из них, плохого слова не сказал. Ни одного, даже по заднице не ударил с самого детства. За что осерчали? Разве можно вот так, не прощать родителю? Да и в чем виноват он? — думает старик.

Управляется на кухне Агриппина, Пожалуй, она одна, всю жизнь его любила и, похоронив, оплачет. Станет жалеть о нем, — вздыхает Комар.

Но через два месяца, когда Сергей перешел в новый дом, забрав всех своих детей, Агриппина пошла к нему растить внучат, пока молодые на работе.

Теперь все внуки росли в доме младшего сына. Так порешили меж собой молодые. И Агриппина помогала им.

В доме Комаров стало совсем тихо и пусто. Холодом и одиночеством повеяло из всех углов. Стих смех, не лопочут малыши на койке деда. И даже синеглазая Василинка, дочка Андрея, не прибегает к деду больше, не виснет на жилистой шее, не рассказывает, что нашла она на море вместе с братьями.

Агриппина возвращалась домой затемно. Усталая, садилась за стол на кухне и, подперев кулаком щеку, долго смотрела на Ивана Ивановича, думая о чем-то своем.

Она ничего не говорила, не упрекала и не ругала его. Понимала бесполезность, припоздалость. Она тихо переживала разлад в семье, разрыв детей с отцом. А как весело, как тепло и хорошо было в доме, когда они жили все вместе… Трудно было смириться, что, покинув отцовский дом, сыновья не зовут отца к себе даже в гости. И ее ни о чем не просят. Сама приходит. Помогает без слов.

Но Комар однажды взъярился. Устал от одиночества, без горячих обедов и ужинов. Без постиранных рубах. Даже скотина не может долго оставаться без ухода. И сорвался:

— Иль дома у тебя нет своего? Чего по чужим углам блудной- кошкой носишься? Иль всякий ум из фартука вместе с сором вытряхнула? — упрекнул жену.

— С чегой-то сыны тебе чужими поделались? — удивилась она.

— Да разве это дети, если они на сторону жить пошли, бросили нас! Чего ты им набиваешься? Пусть сами живут, как вздумали! Ишь, непутяги, свинячьи выродки! Они меня, своего отца, стыдятся нынче! Ну и черт с ними! Знать их не хочу! Старший ушел к бабе! Под чужую крышу, вроде места в доме не хватало. И эти! Один обиделся! А ушли оба! Еще раз пойдешь к ним, не вертайся! — решил припугнуть жену.

Агриппина глянула на старика удивленно. Молча встала. Подошла к мужу. И, поцеловав трижды, пошла к порогу.

— Ты куда? — удивился Иван Иванович.

— Не поминай лихом, коль что не так было. Всю жизнь любила тебя. Но без детвы вовсе не смогу. Баба я, сама их рожала. Какие удались — мои. И на погосте от них не отрекусь. В них и моя кровь текет. Дети они нам. Не ругать их, понять надо. Но на то, опрежь языка, сердце и ум не можно забывать.

— Вернись!

— Не ворочусь, — ступила через порог,

Иван Иванович черным ураганом сорвался Со стула. Нагнал Агриппину, схватил за плечо. Толкнул в дом большим, рыхлым комом. Та на ногах не удержалась, упала, ударилась виском об угол печи и тут же умерла, не встав с пола.