Анатолий Афанасьев - Ужас в городе

– Святые слова, – сказал Дрозд. Гарик Махмудов нежно погладил его по плечу.

– Ты хороший человек, да, Георгий? Но наглый, да?

– В Казани других не бывает, – подтвердил Леха Жбан.

– Выпей еще водки, – предложил Алихман-бек. – Мы тоже с тобой выпьем. Чтобы не осталось обид.

Однако слова Алихмана повисли в воздухе, потому что никто с Дроздом пить не стал. Ему пришлось осушить второй фужер одному. На этот раз он положил в рот зеленую маслинку на закуску.

– Любишь водку, да? – спросил Гарик Махмудов. – Без водки жить не можешь?

– Не могу, – признался Прохоров. – Без нее – хоть в петлю.

– Ну и хорошо, – заметил Алихман-бек. – У нас водки много. Не жалко для добрых друзей… Когда дашь ответ, Георгий?

– Завтра утром, досточтимый.

– Утром так утром, – Алихман-бек потянулся за салатом, теряя интерес к разговору. – Ступай, Георгий. Утром жду звонка.

– Мише передать, это ваше последнее слово?

– Зачем последнее? У нас много других слов. За один раз всего не скажешь.

– Благодарю за угощение, бек, – Гоша поднялся, вынырнув из пиджака, как из воды. Лицом красен и тих.

Мельком встретился глазами с Лехой Жбаном и доверчиво ему улыбнулся.

Через минуту у Алихман-бека в очередной раз прихватило пузырь, и он грозно выругался. Пожаловался Гарику:

– Камень, сука, шевельнулся. Пойду отолью.

Леха Жбан вскочил первый и двинулся между столами, бросая по сторонам устрашающие взгляды. Алихман-бек шел следом, милостиво кивая знакомым. Двое-трое гостей фамильярно подняли бокалы, приветствуя хозяина. Некий тучный господин, напоминающий вальяжной осанкой экс-премьера Черномырдина, встал из-за стола, и они с Алихманом дружески расцеловались. В сущности, клуб "На Монмартре" по вечерам превращался в гостеприимный дом, куда съезжались лучшие люди города, а также залетные купцы, чтобы пообщаться в неформальной обстановке.

В туалет Леха Жбан, как положено, вошел один, оставив босса в коридоре. Не удивился, увидев сидящего под зеркалом на стуле пожилого мужика в теневых очках.

– Все же решился, Харитон Данилович?

– Ну как же, Леша, выхода нет, – огорченно развел руками Мышкин. – Бек нас в покое не оставит, сам понимаешь. Его повадка известная, косит под чистую.

– Как же я? У меня все же должность, бабки текут.

– С тобой, Леша, как уговорились. Убытки компенсируем. Переждешь месячишко, к Тарасовне войдешь в долю. Сам же говорил: обрыдло на черноту пахать.

Леха Жбан хмуро кивнул.

– Вован где?

– Живой. На толчке отдыхает.

– Справишься сам-то с упырем?

– Не волнуйся, Леша, никто не услышит. Ступай, зови горемыку.

Леха молча крутнулся на каблуках. В коридоре доложил хозяину:

– Все чисто. Приятного облегчения.

Алихмана подпирало всерьез, еле дотянул до писсуара. Но едва расстегнул ширинку, услыхал позади участливый голос:

– Поворотись-ка, сынок, мордой к смерти.

Железный горец не потерял самообладания, не занервничал, с трудом, но пустил вялую струю. Минуты две старательно опорожнялся. Гадал, кто же это подкрался? Из местных вряд ли. Здесь все под контролем. Значит, подослали извне. И Жбана, поганца, купили. Интересно, за сколько?

Наконец застегнул штаны, обернулся. Увидел мужчину в темных очках, с ухватистым, плотницким топориком в руке. В лицо не признал, спросил:

– Ты кто? Почему озоруешь?

Мышкин снял очки, блеснуло бельмо на левом глазу.

Почему-то медлил с ударом. С любопытством разглядывал носатое, страстное лицо. Впервые видел Алихман-бека так близко. Надо же, обыкновенный человек, а взнуздал целый город. Вот загадка для ума. Чубайс грабит, Елкин грабит – это понятно, у них армия и банк. А у этого ничего нет, кроме напора и ненависти. Но боятся его не меньше. В другое время Мышкин в охотку с удовольствием посидел бы с этим человеком за чаркой, расспросил бы кое о чем, да теперь уж не придется.

– Брось топор, деревня, – презрительно сказал Алихман-бек. – Не по руке замах. С твоим ли рылом пасть разевать.

– Не я, так другой, – мягко ответил Мышкин. – Укоротить тебя пора. Не обижайся, больно не будет.

В бешенстве, кошачьим движением Алихман-бек вскинул руки к корявой роже, но немного не достал. На долю секунды опередил его Мышкин, втемяшил обух в разгоряченный лоб. Так скотину валят на убойном дворе, и могучий бек покачнулся, осел на плиточный пол. Замерцала в очах смертная тень. Выдохнул тяжело, со свистом, отпуская живую силу на волю. Не соврал убивец, боли не было, но свинцовая жуть проняла до костей.