Анатолий Афанасьев - Ужас в городе

В Федулинске он их точно не встречал. Тут было о чем подумать. Если это все-таки похищение, то какой потребуют выкуп? И куда их направить за деньгами – к Хакасскому, к Иванюку или к своему поверенному в Мюнхен?

Между тем застряли у светофора на Трубной площади. Генрих Узимович попробовал открыть дверцу, но то ли ее заклинило, то ли смурной мужик успел проделать с ней какой-то фокус.

– Не усугубляй, мистер, – посоветовал Мышкин. – А то по тыкве получишь.

– Хорошо, – Генрих Узимович собрал мужество в кулак. – Объясните, что происходит? Куда вы меня везете?

– Один хороший человек хочет с тобой покалякать.

Но с ним будь поаккуратнее, он ваших немецких штучек может не понять. Очень строгий господин, хотя и молодой.

– Что ему надо?

– Он сам скажет.

– Факс вы прислали?

– Я даже этого слова не понимаю, – сказал Мышкин.

Тронулись дальше – в направлении Садового кольца.

Начало смеркаться, и на улицы высыпало много ночных работников – проститутки, бомжи, обкуренная молодежь. То и дело кто-нибудь дуриком выскакивал с тротуара под колеса, но мужик вел машину уверенно, от самоубийц ловко уклонялся. Хотя на съезде к Киевскому вокзалу у них на глазах джип-"чероки", несясь на бешеной скорости, смял-таки заголенную, хохочущую девчушку, отбросил ее с капота на мраморный парапет.

Юная наркоманка, переломанная, как тряпичная кукла, так и отбыла восвояси, не успев закрыть хохочущего рта.

Черная кровь из расколотого черепа живописно хлынула на щеки. Шульц-Степанков брезгливо поморщился.

– Одного не могу понять, зачем такие сложности?

Ваш авторитетный гражданин вполне мог заехать ко мне на службу. Я бы его принял. В чем, собственно, проблема?

– Выходит, не мог. Не ломай себе голову, мистер, скоро будем на месте. "Гардиан-отель", тут совсем рядом.

Генрих Узимович немного успокоился. В "Гардиан-отель" проходимцев не пускали. Там останавливалась приличная публика, большей частью забугорная. Он и сам как-то года два назад провел там ночку. Незабываемые впечатления. Сервис на уровне Гонконга. Помнится, ему предложили для развлечения на выбор негритянку, француженку, турчанку и двенадцатилетнего мальчика-россиянина. Он был в отличном настроении, как раз подписал замечательный контракт с Хакасским, и забрал всех четверых. Правда, сил у него хватило только на роскошную негритянку с чугунными, каждая по пуду, грудями, остальные болтались всю ночь по номеру неприкаянные.

– Можете хотя бы сказать, из какой вы группировки?

– Какая тебе разница, мистер? Не лезь на рожон, глядишь, все обойдется.

Опять потянуло жутью, и Генрих Узимович поежился в своем теплом, кожаном пальто.

В номере их встретил молодой человек приятной, вовсе неустрашающей наружности. Отнюдь не бандит, у Генриха Узимовича в этом отношении глаз был наметанный. Светловолосый, с грустной улыбкой, с обходительными манерами. Сперва Генрих Узимович воодушевился, ничего серьезного, но когда встретился с юношей взглядом, как в пропасть рухнул. В груди не то что похолодело, прямо-таки железным обручем сковало сердце: влип, старый дурак, ох как влип! В ясных глазах незнакомца лес темный. А в том лесу ведьмы и лешаки. Не эти ли ужасные глаза мерещились ему в тяжелые ночи, когда нарушал режим и душа обмирала в неизбывной тоске, и дикая страна, где очутился, увы, по доброй воле, вдруг заглядывала в окно смутной, нечесаной головой, изрыгая невнятные, грозные проклятия, могущие свести с ума. И еще. У этого юноши, как он отметил, не было возраста. Как и Леня Лопух, он прекрасно знал, что это означает. Если нет возраста, нет и жалости. Он видел перед собой совершенно равнодушного человека, изучающего его, знаменитого немецкого профессора, с отрешенным любопытством зоолога, наблюдающего за ползущей по склону улиткой. Именно так он обыкновенно разглядывал подопытных россиян, и вдруг сам угодил под микроскоп – помоги, Господи!

Задыхаясь от сердечной аритмии, он без сил опустился в кресло.

Юноша понимал, в каком он состоянии, посочувствовал:

– Как же вы думали, доктор, расплачиваться придется по всем долгам. Рано или поздно. Даже кошка знает, чье сало съела, а уж вы-то, интеллектуал, европеец, тем более давали себе отчет во всем, когда затевали злодейство.

– Какое злодейство? О чем вы?

Егор не ответил, обернулся к Мышкину, который удобно расположился у окна.

– Все гладко прошло?

– Ну а чего, культурный человек, охотно идет на контакт. Беды еще не нюхал, но это дело поправимое.