Андрей Добрынин - Кольцевой разлом

- Не рано ли ты начинаешь?- осведомился Тавернье.

- По-моему, самое время. Ты ничего не слышишь?

И только тут Тавернье осознал, что уже некоторое время ощущает в окружающем мире какие-то подспудные изменения. Сначала он не понял, в чем эти изменения состоят, но затем заметил, как тоненько дребезжит люстра, и услышал за окнами ровный могучий гул, наполнявший, казалось, всю вселенную. В этот гул порой вклинивались автомобильные гудки, истошные человеческие возгласы, собачий лай, но все они тут же бесследно исчезали, затопленные грозной лавиной однотонного гула. Дом сотрясался чуть заметной утробной дрожью, и откуда-то снизу к окнам потянулась голубоватая дымка. Тавернье вскрикнул:"Что это?" - хотя и сам знал ответ.

- Предсказания сбываются,- сказал Шарль,- войска входят в Центр.

- Черт побери!- рявкнул Тавернье и, схватив бинокль, вылетел на балкон, выходивший на сторону, противоположную Садовому кольцу. Однако бинокль ему не понадобился - бронетанковая колонна уже почти поравнялась с домом, в котором располагался корпункт, и конец ее терялся в дальней перспективе широкой улицы, уходившей к югу. Тавернье перебирал глазами бесчисленные машины, окрашенные в бледно-зеленые маскировочные разводы: приземистые танки, казалось, непрерывно принюхивающиеся к собственному смраду, головастые зенитные установки, боевые машины пехоты, напоминающие гробы на колесах, бензозаправщики, полевые радиостанции, тяжелые грузовики... Все это глухо ревело, сотрясая вибрацией двигателей всю округу, и заволакивало маревом выхлопных газов городские кварталы, и без того уже изнемогающие от духоты. Оглушительно грохотали военные вертолеты, на малой высоте барражировавшие над городом. Впрочем, над Центром они не летали, не желая рисковать без нужды: мятежники предупредили, что на случай воздушных атак у них имеется достаточное количество переносных зенитных комплексов "Игла". По свободной правой стороне улицы сновали, едва успевая разъехаться, военные джипы и разведывательные боевые машины, напоминавшие зеленых лесных клопов. На фоне ясного знойного дня, множества солнечных бликов и бледно-голубого неба с застывшими на горизонте лиловыми облаками вся картина походила на приготовления к какому-то грандиозному празднику времен Советской империи. Тавернье, завороженный зрелищем, почувствовал плечо Шарля - тот вышел на балкон с камерой и уже снимал, порой переводя объектив с земли на небо, на вертолеты. Вдоль улицы, вдоль блекло-зеленого потока машин, белела, словно пенная кромка, толпа любопытных, растянувшись сколько хватал глаз. Люди виднелись в окнах домов, теснились на балконах, появились и на крышах.

- Сколько зевак,- пробормотал Шарль. - Боюсь, достанется им, когда начнется стрельба.

- Вряд ли дотуда добьют от Садового кольца,- усомнился Тавернье.

- Думаю, что добьют,- возразил Шарль, не отрывая глаза от окуляра. - Не верю, чтобы наш друг, если он у мятежников главный, не запасся на всякий случай минометами и прочими подобными штучками. Начнут лупить и по голове колонны, и по середине... Может, только до хвоста не добьют, поскольку хвоста я не вижу.

В этот момент в помещении корпункта раздался звонок. Тавернье бросился к телефону и услышал в трубке знакомый голос:

- Добрый день, Франсуа. Ну как, впечатляющее зрелище, верно?

Тавернье пробормотал что-то утвердительное. Корсаков продолжал:

- Газеты я получил, спасибо. Я, собственно, звоню с двумя целями: поблагодарить вас и сообщить вам, что вы идиот.

В трубке на некоторое время воцарилось молчание. Осознав услышанное, Тавернье возмутился:

- Это почему же?

- Потому что вы не понимаете простой вещи: столь любимые и вами, и мной демократические ценности сейчас используют для того, чтобы ограбить целую страну, и не только ограбить, а и поставить ее на колени на веки вечные. Может, вы поймете наконец, что кроме демократических ценностей есть еще и кое-какие другие? Может, вы поймете, что демократии не присуща святость и что она способна вырождаться в олигархию? А ведь если вы припомните наш давний разговор в Бейруте, то припомните и то, как я называл тогда демократию единственно достойным общественным строем. Я и сейчас не отказываюсь от своих слов, но я не собираюсь мириться с вопиющей несправедливостью, если она щеголяет в демократических одеждах. На вашем примере я убеждаюсь, что догматическую идеологию не обязательно насаждать насильно - важно просто долбить изо дня в день одно и то же, называя черное белым, и постепенно даже самые честные люди вроде вас начинают считать правильными и честными даже самые бесчестные вещи. А что касается вас, то вы, к сожалению, тут не только жертва: вы и сами вдалбливаете в массовое сознание извращенные истины. Ну, может, Господь Бог и зачтет вам то, что вы сами в них веруете.