Александр Мазин - Я – инквизитор

И сказал это рыжий. А вот Крепленый решил по-своему и к главному Ласковина не повез, а повез в гараж — жилы тянуть. Это самовольство, а Гришавин не был бы лидером, если бы спускал такое.

И не спустил. Вот поэтому и правит теперь на Мастерской мастер рукопашного боя Корвет. Каламбур, однако!

Ласковин почувствовал облегчение. Возможность «подставы» сохранялась, но маловероятная. Рыжий «кровной» ненависти к нему не испытывает: ведь это он дважды побил Ласковина. Остаются, правда, деньги: Андрей опустил их на гигантскую сумму. Да один сожженный «мерс» штук на сто тянет… Странно! Но возможно. Рыжий может снять с Ласковина долг. Психологически на это способен.

Андрей уговаривал себя, потому что ему очень не хотелось уходить из этого дома.

Ласковин посмотрел на третьего человека, присутствовавшего в комнате, Степаныча.

Смушко в разговор не вмешивался. Читал себе газетку, хрустел соленой соломкой. Этакий добродушный «колобок». «Папаша». Элемент уюта. Нет, Ласковин не был настолько наивен, чтобы купиться на эту маску и посчитать Смушко частью интерьера.

Андрей снова повернулся к отцу Егорию и обнаружил, что тот пристально его разглядывает.

— Какой-то ты бледный, — сказал Игорь Саввич. — Он ужинал, Степаныч?

— Покушал, — отозвался Смушко, не отрывая глаз от газетного листа. — Винегрету поел, грудинки тушеной. Алевтина нас грудинкой побаловала. — Тут он поднял глаза на отца Егория: — А тебя рыбка ждет, батюшка, в сухариках обжаренная, как ты любишь! — И бросил в рот очередную соломку.

— Ну вот и хорошо, — кивнул отец Егорий. — Отправляйся-ка ты спать, Андрей!

— Спать? — удивился Ласковин. — Отец Егорий, да еще десяти нет. И что я — ребенок?

— Ты — хуже, — сказал Игорь Саввич. — Ты — больной! Доктор сказал: спать не меньше восьми часов!

— Я не усну, — улыбнулся Ласковин. Впору было прийти в умиление от подобной заботы.

— Снотворное прими, — подсказал Степаныч.

— Верно, — кивнул отец Егорий. — Староста! Доктор его с завтрашнего дня на санаторную программу оформил, оплатишь по счету. Счет ему завтра дадут.

Ласковин открыл рот… и закрыл. По справедливости его жизнь принадлежала теперь Игорю Саввичу.

— Здоровье твое восстановим, — продолжал тот. — Душу укрепим и потрудимся с Богом! Спокойной ночи, Андрюша!

— Спокойной ночи, — эхом отозвался Степаныч.

— Спокойной ночи! — ответил Ласковин и отправился наверх. Заснул без всякого снотворного, надо сказать.

Примерно через полчаса после ухода Андрея Смушко отложил газету и посмотрел на своего духовного отца. Отец Егорий по вечернему обыкновению читал Писание. Лицо при этом держал строгое, сосредоточенное и сидел прямо, словно бы подтянувшись.

— Батюшка, — произнес Смушко. — Извини, отрываю тебя, хочу спросить…

— Да? — благожелательно откликнулся отец Егорий.

— Зачем тебе этот парень?

— Нужен, — голос Игоря Саввича стал строг. — Всякая душа человеческая нам надобна!

— Я спросил, — терпеливо и мягко проговорил Смушко, — не для чего нам эта душа, а для чего тебе этот парень? Только не сердись! — поспешно добавил он, увидя, как встопорщились брови отца Егория. — Вижу ведь: место особое при себе ты ему назначил.

— Глазастый, — буркнул Игорь Саввич. — Ревнуешь, староста?

— Бог с тобой, батюшка! — воскликнул Смушко. — Какая тут ревность? Беспокойство одно… Но немалое беспокойство!

— Выкладывай!

— Он опасен! — заявил Смушко. — И дело с ним иметь нелегко будет.

— Глупости! — отрезал отец Егорий. — Грехи я ему отпустил, и ответ теперь перед Господом — мой. А человек он не порченый, то я знаю!

— Не о том речь, — возразил Степаныч. — Батюшка, послушай меня! Вот собака такая есть — бультерьер…

— Этот, что мордой на носорога похож? Ну, знаю. Ты мне зубы не заговаривай!

— Погоди, батюшка, дослушай! Хотел я таких собачек для общины нашей приобрести, в охрану…

— У тебя на этой охране — бзик! — Игорь Саввич покачал головой.

— Да слушай же ты, наконец! — не выдержав, возмутился Григорий Степанович.

— Слушаю, слушаю. — Отец Егорий ухмыльнулся в бороду. — Бультерьер, значит?

— Вот именно. Предан, бесстрашен, а если вцепится, умрет — не отпустит! Хотел купить, да отговорили меня. Порода, говорят, неустойчивая стала: то слишком добрые вырастают, то, наоборот, неуправляемые. На хозяина кидаются даже, а зазеваешься — насмерть невинного человека искалечат. Пришлось вот этих немецких волков завести, хоть и не люблю их. Так я к чему веду: Андрей — человек неплохой. Вежливый, образованный, о правде понятие имеет, но свое понятие. А взорвется — костей не соберешь. Неуправляем!