Эльмира Нетесова - Вернись в завтра

Федька, услышав, улыбнулся:

— Да будет тебе! Все нормально…

Ночью ему снова снился семьдесят второй километр Колымской трассы. Обледенелый, крутой спуск, уводивший весь транспорт в марь. Она замерзала лишь в волчьи холода, когда наружи зашкаливало за сорок градусов, и скалы, и воздух трещали от морозов. Чуть меньше и зарывались машины по кабину в вязкий, тяжелый грунт. Неведомая сила сносила их с трассы и переворачивала тяжеленные КАМАЗы, как детские игрушки, кверху колесами. Другие оставались на мари. Вытащить их оттуда даже мощные тракторы не могли. Ни подъехать, ни подобраться к увязшей машине. Нередко летели они кувырком со спуска, юзили, переворачивались на ходу и загорались, гибли водители, экспедиторы.

Почти каждый день заключенные разгружали застрявшие на мари машины. Эту работу считали самой проклятой. Грузы переносили на тягачи, в тракторные сани, день и ночь. Пока машины не будут разгружены, зэков не отпускали в зону. Мешки и ящики, сколько сотен тонн их перенесено из мари на трассу, не счесть. Снегу по пояс или в проливной дождь, ничего не видя перед собой в ночи, под брань и зуботычины охраны, спасали груз для северян заключенные. А когда весь его переносили, откапывали, вытаскивали порожнюю машину на трассу, надрываясь от тяжести. Случалось, иные умирали, сорвавшись, их закапывали на обочине, чтоб не возиться долго. Бывало, удавалось водителям выскочить из загоревшейся машины. Случалось, зэки успевали вырвать из огня полуживых людей. Водителей, благополучно минувших этот кусок трассы, неспроста считали счастливчиками. Не случайно, что каждый из них молился Богу, прежде чем приблизиться к этому отрезку пути.

Здесь всегда было ветрено и страшно. Люди панически боялись этого места, о нем ходили самые жуткие слухи:

— Тут зона стояла. Самая паскудная. Даже по тем временам, в ежовщину, неохотно ехали сюда служить и охранники. Много тут пострелялись, другие спятили вконец, нервы не выдержали. В этой зоне, говорят, были дети. Одни, это те, чьих родителей признали врагами народа, другие за колоски иль свеклу, поднятые на колхозном поле. Вот и свозили их сюда пачками. Случалось, охрана не могла стрелять в малышню, тогда трактор копал общую могилу. В нее сбрасывали живых детей и охранников, какие отказались стрелять. Потом их всех засыпали бульдозеры. Говорили, что стоны детские еще по два дня слышали те, кто тут проезжали. Волосы дыбом вставали, а попробуй затормози иль подойди, тут же пулю в лоб схлопочешь, — говорили зэки.

— Вот и наказывают водил, что не вступились, никого не спасли, за свою шкуру дрожали.

— Одним покойником стало бы больше! Что мог сделать водила, да и не в ответе он за тех шоферов! — вмешался бригадир.

— Тут охрану каждые два месяца меняли.

— Откуда знаешь?

— От наших слыхал, от «бабкарей». Они, пройдохи, все помнят и знают. Им тоже кто-то рассказал.

— А я слыхал, что охрана, перед тем как пострелять, посиловала девчонок, совсем небольших. И все рыготали, мол, зачем добру зря пропадать, едино постреляем всех, так хоть для себя что-то урвем. И портили девчонок прямо на виду у всех. Стыда не имели…

— Об каком стыде завелся? У охраны окромя кулаков и пуза нет ни хрена. Сюда отбирали вовсе тупых, у кого мозгов отродясь не водилось!

— Да бросьте звенеть, иль у нынешних они имеются? Все как было идет, никто никого не подбирает специально. Возьми хоть теперь, кто в ментовке пашет, одни козлы! Вон мою бабу, она от подруги шла, день рожденья отмечали. Так сгребли в свой бухарник и всю ночь тянули в очередь. Баба утром враз в петлю сунулась. Успел я ее из ней вытащить. А ночью поджег ментовку. Пятеро сгорели. Так вот меня законопатили, а тех, что живыми остались, героями обозвали, за то, что пожар погасили. Меня никто слушать не стал.

— Не пизди, Витька! Давно уж нет милиции в деревянных домах.

— А у нас в поселке есть!

— В деревне другое дело, там случается всякое.

— А жена твоя жива?

— Да, ждет меня. Письма, посылки шлет, детей растит. Трое их имеется. Старший уже работает, средний служит в армии, младший школу заканчивает…

— Сколько ж до конца срока тебе осталось?

— Еще пять лет. Червонец уже отмучился. Уж и не ведаю, доживу ли до воли, — скульнул человек жалобно.

— Куда денешься?

— Дотянешь! — ободряли зэки.

Но не дожил человек, всего три месяца оставалось до воли. Машина, влетев в марь, придавила собою насмерть. Когда подняли грузовик, даже думать о спасении человека было бессмысленно. А ведь за день до смерти отправил письмо жене, просил ждать…