Петр Катериничев - Тропа барса

— Человек — самое жестокое животное на земле. Знаешь почему? — Женщина закурила, продолжила:

— Потому что человек может объяснить любой свой поступок высшими интересами. И тем самым — оправдать его. Если так, тигры честнее…

— Кто бы спорил.

— Знаешь, Володя… Странно, но мы с тобой почему-то никогда раньше не разговаривали на такие темы…

— Разве?

— Да. О книгах, о кино… О многом другом… А на такие — нет.

— Да и ни к чему это. Слова стоят немного.

— Наверное. Ты добрый, ты всегда заботился обо мне и об Альке, ты сильный и смелый… Что еще нужно? Ты знаешь, а мне не хватало, наверное, такого вот разговора. Нет, я знала, что работа у тебя важная и опасная, я беспокоилась за тебя, но я всегда верила, что с тобой ничего не может случиться… А сегодня…

Сегодня у меня такое чувство… Даже не знаю, как сказать… Тревога, усталость… Словно я ждала долго-долго чего-то и что-то наступило, но это совсем не то, чего я ждала… Вернее, я не знаю пока, что это… Черт, я совсем запуталась! Просто голова как в тумане. В грязном тумане, какой бывает, наверное, на ядовитых болотах. Его ров… Мне неспокойно. Очень неспокойно.

— Это, наверное, недосып. Мы здесь третий день, а ночью спим… немного.

— Ну это как раз меня не печалит. Совсем наоборот Словно у нас снова медовый месяц.

— Еще какой! — Мужчина наклонился к жене.

— Подожди, Егоров. Почему… — Она прищурилась, словно пытаясь сосредоточиться, поймать ускользающую постоянно мысль. — Почему угрожает опасность? Тебе, мне, Альке? Что случилось?

— Я сделал ошибку.

— Какую? В чем?

— Я написал рапорт.

— Обо всем, что ты мне рассказал?

— Нет. Просто… Извини, ты права, тут нужно по порядку.

— Валяй.

— После того как у меня состоялся разговор с этим… меченым, было полное впечатление, что друг другу мы не приглянулись. Настолько, что… Короче, со мною могло случиться всякое, как и еще с двумя ребятами, оставшимися от группы…

— Егоров, мне страшно…

— Сейчас-то чего? Но списать меня запросто тоже было сложно: все мы засветились у грушников, а там ребята тоже непростые: заметили все несвязухи, подшили в дело… Конечно, если бы на них цыкнули из ЦК, только… Любые накладки шаг за шагом повышают вероятность рассекречивания операции. А опасность этого рассекречивания я тебе уже разъяснил. Это не значит, что я не был готов к неожиданностям. Но понервничать особенно мне не дали: через пару дней официально, через мой отдел, меня отозвали в Москву. Там со мной встретился некий генерал и изложил все то, о чем я тебе рассказал. О проекте «Снег». И предложил работать в этом проекте.

— Без возможности отказаться?

— Да. Нет, возможность была, но… Закончилась бы она…

— Автомобильной катастрофой?

— Нужды не было. Просто вернули бы в Афган, где бы меня и застрелил безымянный снайпер.

— Тогда же войска собирались выводить.

— Хм… Дело бы мне там придумали.

— Это было бы скверно.

— Еще как. К тому же… К тому же я не забыл пацанов, с которыми провоевал бок о бок полгода. И которых списали как статистов, как груду старого хлама. Короче, я дал согласие. Это была единственная возможность разобраться во всем и рассчитаться. За ребят. Очень мне не понравился тот, со шрамом. Но больше я его не встречал.

— А этот, кто с тобой в Москве беседовал?

— Он еще опаснее. Неторопливый и сонный, как африканский гиппопотам. И взгляд у него участливый, словно он говорит не с человеком, а с собакой.

— С братом меньшим.

— Похоже на то. Да, согласие я дал достаточно энергично, кивая головой, как и положено правоверному…

— А разве ты не правоверный?..

— Знаешь, несколько лет войны сильно вправляют мозги. Любому. Война — такая штука, что расставляет все по своим местам. Людей тоже. И еще — на ней наживаются. Многие, очень многие. Деньги на крови растут быстро, как бурьян, и поэтому прекратить войну, любую, куда труднее, чем начать.

— Ты стал доверенным человеком?

— Не сразу. Прошел множество тестов, проверок, меня поводили п.0 высоким кабинетам на Старой площади, чтобы проникся… Цирк-то у нас был цирк, а… Как тебе сказать… По сути, меня вербовали в этот проект очень грамотно, словно прозелита — в касту особо посвященных… И будь это год семьдесят восьмой, я бы вербанулся вчистую, но… — Егоров замолчал, прикурил сигарету. — На дворе был восемьдесят девятый. Да и… Точно. Война здорово вправляет мозги. Особенно такая, на которой одни подыхают, другие процветают.