Петр Катериничев - Время барса

— И дальше что? — уже заинтересованно слушали девчонки.

— А ничего. Все.

— Как это — все?

— Сидит тот самый мужик, которому глаз выжгло, у камина и вспоминает, как совал в кубик, в тот самый, где голубая планета сама собою висела, раскаленную докрасна кочергу…

Девчонки замолчали. Тишина длилась с полминуты.

— И это весь рассказ? — спросила, наконец, Оля Сорока.

— Да. Все.

— Понятно. Это для умных штучка.

— Ну не для дураков же…

— Мудер же ты, Бовин.

— Чего?

— И мораль: не во всякую скважину зри, не во всякую дырку каленую кочергу суй. Масштабно.

— Ты дура, Сорока, поняла, дура! — взвился Вадик. — Это рассказ о том, что…

— Ну? О чем?

— Просто каждый человек неловким движением может сгубить нашу планету.

Случайно, по глупости. А она — прекрасна, мала и беззащитна.

— Ага… «Голубая, голубая, не бывает голубей…» — издевательски пропела Оля.

— А тебе завидно, да? — готовый сорваться в истерику, почти прорыдал Вадик. — Я же видел, как ты на моего Сашу смотрела, когда он меня у агентства встречал, видел!

— Ша, девки! Прекратили базар! — грубо рявкнула Лена Толокина. — Еще не хватало: три минуты до выхода, а они мужиков делить решили!

— А чего она… — запричитал было снова Бовин. — Коза!

— Ша, я сказала! Детский сад — трусы на лямках! Почему еще не готовы к показу?

— Да там же певец распрягается!

Как раз в это время безголосый певун, демонстрировавший на сцене все, что угодно, от хилого пупочка до волосатых ляжек, — все, кроме мастерства и таланта, закончил кривляний и тихонько свинтил под жидкие дежурные хлопки зала.

— Девочки, девочки, две минуты до выхода… Быстренько… — выпрыгнул откуда-то и заскакал вокруг, как мячик, кругленький и лысый администратор Сюркин.

— Аркадьич, все будет путем, — успокоила его Толокина. — Не боись.

Девочки-мальчики, у кого первый выход, приготовились…

…Зал окрасился сиреневым. Зазвучали характерные ритмы, на подиуме появился юноша в черном смокинге, с зализанными назад волосами, бледный и серьезный, как юный Мефистофель, еще не успевший сгубить ни одной шаткой души.

Музыка нарастала, вплетаясь в шелест дождя; прозвучало первое «amen», сцена словно ожила, переливаясь в лучах юпитеров от светло-сиреневого до густо-фиолетового, малинового, пурпурного…

— Коллекция называется «Таро», — начал представлять показ мрачноватый ведущий — в черной фрачной паре и лаковых туфлях; иссиня-черные, длинные, напомаженные волосы сосульками свисали до плеч. — Таро — это не просто возможность узнать былое и грядущее… — бормотал он шипящим дискантом. — Таро — это модель нашего мира, который так и не изменился за тысячелетия, не ..стал добрее, благороднее, совестливее… С тех незапамятных времен, когда великое переселение народов смешало все в странной круговерти и обрекло иные племена вечной бродяжьей судьбе, они понесли с собою Таро, словно осколок зеркала, словно предупреждение грядущему, словно обломок неведомой культуры… Какая канувшая цивилизация оставила нам это древнее знание, называемое Таро, знание тайное, загадку которого постигли лишь посвященные?.. А мы… мы можем лишь убого и равнодушно плестись вослед вялой колеснице бытия, подчиненные року, и лишь иногда Таро приоткрывает людям свою завесу, следуя чьей-то прихоти и произволу… Возможно, кто-то из смертных уже готов постичь эту тайну, возможно, ее не постигнет никто и никогда…

— Признаться, меня тоже от этой коллекции даже жуть берет, — прошептала на ухо Але Егоровой Света Костюк.

— А кто дизайнер?

— Какой-то Глинский.

— Что-то я о таком не слышала.

— Говорят, молодой. Из Москвы. Девки судачили: и идею, и тему ему предложил какой-то крутой. И фамилия у него странная… Мы ее в школе проходили, в какой-то книжке… Он и проплатил все: эскизы, наряды, показ.

— Решил стать русским Карденом?

— Вряд ли. Но ты же знаешь, у богатых свои причуды.

— Обычно они ограничиваются девчонками.

— Это те, что в детстве в кукол не наигрались.

— Все же они лучше тех, что не наигрались в солдатиков.

— Кто бы спорил.

— Егорова, а ты какая карта?

— Двадцать первая. Называется «Мир» или «Время».

— Красиво.

— Угу. И из одежды — одна ленточка по чреслам.

— Эротично. И переодеваться недолго. А я — «Госпожа». Символ куртуазности и хороших манер. Зато в короне.

— Вот видишь!

Прибежал всполошенный администратор:

— Девочки, не спите! Первая группа — выход!