Михаил Зайцев - Час дракона

А что бомжи? А ничего! Замерли подле автомашины, стоят, разинув пасти, моргают, как дети неразумные.

Нельзя вам, братья, садиться в эту машину. В ней смерть, я это чувствую, я это знаю! Много долгих лет старичок японец учил меня чувствовать опасность, ощущать приближение старухи с косой так же, как обычные люди чувствуют голод и жажду.

Бандитов осталось пятеро. Мой опытный глаз сразу же подметил – двое из них не бойцы, зато остальные – тертые калачи. Сразу же отступили подальше от меня. Правильно делают, им нужна свобода маневра, в куче я их быстренько уделаю.

Двоих зазевавшихся лопушков я достал просто, изящно, без излишеств. Прямой в переносицу, дуговой в висок – и готово. А вот те трое, которые тертые да бывалые, чуть было не достали меня. Взяли в крут, попытались отвлечь с фронта и атаковать с тыла. Я ответил ударом ноги «лягающая лошадь» и связкой из двух ударов руками под названием «ласточки ловят комаров». И все было кончено. Бой длился секунд тридцать. Как правило, настоящая уличная драка столько времени и занимает, не больше.

Из кабины автофургона высунулась голова в серой милицейской фуражке.

– Атас! Менты! – заорал я, чтоб хоть как-то расшевелить живописную кучку бомжей. – Линяйте отсюда! Облава!

Подействовало. Оборванцы кинулись врассыпную. Бороду я насилу догнал аж возле Казанского вокзала.

– Откуда приемы знаешь? – спросил Борода после того, как отдышался.

– В десанте служил, – ответил я.

И с тех пор ко мне прилипла кличка Десант. Заметьте, не Десантник, а именно Десант. Отверженные привыкли экономить на всем, даже на окончании имен собственных.

Рассказанная мною история с мордобоем произошла зимой. Сейчас уже весна, но к площади у трех вокзалов мы с Бородой едем впервые после того памятного случая. До сегодняшнего дня мы опасались, что нас ненароком узнают побитые бандюки. Как выяснилось в дальнейшем, опасались не зря.

На станцию метро «Комсомольская» мы прибыли ровно в шесть ноль-ноль. Платформа, несмотря на ранний час, забита народом. Весна на носу, пора навещать продрогшие за зиму приусадебные участки. Прекрасно! В толпе проще прошмыгнуть мимо ментов. Мы нездешние, непривычные, у нас могут быть неприятности.

Эскалатор вытянул нас на привокзальную площадь. Предстоял обязательный ритуал обхода территории, поиск старых знакомых, установление новых контактов. Мы должны открыто о себе заявить и получить молчаливое согласие на соискание разовой работы или объектов в привокзальном буфете. Жаль, в переход с протянутой рукой не пустят, слишком место людное и хлебное. Попрошайки подозрительно хорошо организованы, разбиты на группы и подчиняются так называемому «графу», реже – «графине». Графу платят после трудового дня «пятку», пятую часть «заработанных» денег. Граф улаживает конфликты с милицией, помогает с ночлегом, заботится о еде. (Как и во времена крепостного права, графы взимают подать с подданных всех мастей и специализаций. Платят дань и «лакомки» – попрошайки возле супермаркетов, и «подорожники» – пираньи автомобильных пробок, и «смертники» – завсегдатаи кладбищ.) Нам с Бородой иногда удавалось диким образом попопрошайничать день, другой. Потом нас прогоняли-Просились на постоянную работу, но «в штат» нас не взяли. Мы слишком дурно пахнем, и актеры из нас никудышные, разжалобить не умеем.

Курсируя по Плешке между Ленинградским, Казанским и Ярославским вокзалами, я нашел семь жирных окурков. Один еще тлел. Я жадно затянулся. Никотин успокоил зубную боль, мне стало хорошо. Еще бы выпить…

– Эй ты!

Я оглянулся. Бомжиха. Толстая, старая, обвешанная целлофановыми пакетами.

– Кто будете? – спросила бомжиха.

– Тебе чего надо, бабуля? – отозвался я.

– Дело есть.

– Што за дело, мама? – навострил уши Борода.

– Меня тут обижает один, дадите ему в харю – чернила с меня.

– Обманешь, – усомнился я, хотя выпить хотелось очень. После вчерашнего череп раскалывался, да еще зуб этот треклятый…

– Нате задаток, – бомжиха достала из полиэтиленового пакета с фотографией обнаженной красотки початую бутыль портвейна.

– Отойдемте в сторонку, мама, – заулыбался Борода, – дай-ка батл. Глоток мне, полтора тебе, как больному. О'кей, Десант? Ин вино вернтас! Андэстэнд?

Борода – бомж из интеллигентов. Таких, как он, много, я привык. Иногда, правда, отдельные высказывания Бороды повергают меня в шок. Вчера, к примеру, он в пьяном виде принялся довольно складно рассуждать о неэвклидовой геометрии. Борода клянется, что раньше был секретным физиком-ядерщиком. Скорее всего врет, хотя, кто знает, недаром же до сих пор в ходу поговорка: «От сумы и от тюрьмы не зарекайся». Будь ты хоть физик-ядерщик, хоть дворник, а хоть и министр юстиции…