Ричард Сэпир - Старомодная война

Поверенный поклонился.

Ремо полетел в Египет, потом пересел в самолёт, летящий в Марокко, а оттуда на марокканском самолёте перебрался в столицу соседней Идры.

Идра подписала договор с Марокко. Между ними была война, потому что они обвиняли друг друга в предательстве арабского дела.

В настоящий момент Марокко состояло в панарабском союзе вместе с Идрой. Ремо сказал себе, что с его американским паспортом у него будет много неприятностей в Идре. «Я не могу себе этого позволить», — подумал Ремо.

Когда таможенный клерк в Интернациональном аэропорту Идры попросил у него паспорт, Ремо убил его.

Это было следствием его дурного послесвадебного настроения. Он схватил клерка и сунул его голову между вращающимися дверьми аэропорта, оклеенными плакатами, призывающими сплотить национальные силы против сионизма, империализма и пропагандирующими исламский образ жизни. После этого никто больше не спрашивал у него паспорт.

Большая часть армии ушла из Идры, и генерал остался с несколькими взводами охраны вокруг своего дворца, угрюмо слушая новости о захвате военно-морского корабля США.

Весь арабский мир был как будто охвачен огнём от этих новостей. Все восхищались этой великой победой и той ловкостью, с которой был побеждён такой опасный и могучий враг. Солдаты дрались так отважно, что даже заслужили уважение своих врагов.

Ремо, преследуемый охраной у ворот, пожалел, что у него нет оружия. Он ворвался в огромную, с мраморным полом, пахнущую духами комнату, называемую «Бункером Революционного командования».

Генерал в белом костюме, увешанном орденами, которые он получил в пятнадцати больших войнах и национальных конфликтах, сидел и мрачно слушал сообщения, в которых его называли самым великим арабским лидером всех времён.

Ремо вцепился в его чёрные волосы и затряс: его. От этой яростной тряски некоторые медали отскочили и с жалобным звоном покатились по мраморному полу.

— Вы тоже один из этих людей? — спросил генерал. — Вы наконец пришли убить меня?

— Я пришёл вернуть обратно мой авианосец.

— Я не могу сделать этого, — сказал генерал.

Ремо моментально схватил его за шею своими длинными гибкими пальцами и начал душить.

Генерал закричал:

— Я больше не контролирую положение! Я больше ничего не контролирую!

— Хорошо, голубчик, но ты должен попытаться. Я хочу, чтобы ты связался с авианосцем.

— Я уже делал это, но они меня не слушают.

— Попробуй ещё раз, — сказал Ремо, ударив несколько раз генерала лицом о полированный, расписанный под мрамор пол командного бункера.

Он мог бы убить его, но ему нужно было, чтобы генерал заговорил. Ремо всегда ненавидел стены. Его охватила ярость при мысли, что он может не выбраться отсюда, если не сконцентрируется. Если оборудование командного пункта не сработает, то ему придётся иметь дело с охраной, которая вот-вот может появиться здесь, и тогда ему придётся сражаться насмерть.

Только так может поступить синанджу из Синанджу.

Наконец оборудование сработало, и генерал, всхлипывая, вызвал авианосец. Полковником, к которому он обратился, был Хамид Кхайди.

— Возлюбленный брат, мы приказываем вам поговорить с уважаемым гостем.

— Мы очень заняты, — ответил голос.

— А что вы делаете?

— Мы осваиваем ядерные боеголовки. Мы в пределах досягаемости Иерусалима и можем накрыть его своими самолётами.

Генерал опустил руку с трубкой.

— Должен ли я приказать им остановиться?

— Подождите, — сказал Ремо. — Надо подумать.

— Нет. Лучше остановить это, — сказал Ремо через мгновение.

Он подумал о Иерусалиме, над которым повисло ядерное облако. Это было священное место для представителей трёх величайших религий и дом одной из них. И, наконец, там была Пу, которая находилась под его покровительством: всей деревне было известно, что она ничего не боится, потому что будет жить с Мастером.

Чиун никогда не простит его, если с ней что-то случится.

Но почему он должен спасать этот священный, хотя и дружественный Америке город, только потому что это может вызвать одобрение Чиуна? Что такого он потеряет, если лишится бесконечных нравоучений? Почему он должен обращать внимание на наставления монахинь из сиротского приюта больше, чем на наставления синанджу и помнить о том, что Иерусалим был родиной христианства?

Разве всё это не прошлое?

Далёкое прошлое, подумал Ремо.

— Скажи, что посылаешь им в помощь своего эмиссара.