Александр Звягинцев - Сармат. Кофе на крови

Сарматов откидывается назад и упирается затылком в скалу. Он смотрит в белесое раскаленное небо, по которому чертят круги похожие на черные кресты большие хищные птицы. А память услужливо рисует перед ним совсем другую картину...

Широкие лопасти вентилятора гонят в лицо лежащего на топчане Сарматова горячий воздух. В комнату, откинув противомоскитную сетку, проскальзывает высокая молодая женщина в белом халате, выгодно подчеркивающем ладную, стройную фигуру.

— Доброе утро! — говорит она и улыбается полными, чувственными губами.

— Где я? — спрашивает Сарматов, оглядывая убогую комнату.

— Все там же, майор... В Никарагуа, — проверяя у него пульс, отвечает женщина. — Студентов вчера отправили на Кубу, а твоих завтра...

— Какое сегодня число?.. — заподозрив неладное, спрашивает Сарматов.

— Двадцать пятое. Ты был без сознания неделю. Шансов, признаться, у тебя было не слишком много. Когда тебя приволокли, акваланг был полон крови. Просто повезло, что осколок не задел артерию!..

— У меня что же, не перелом ключицы?

Она достает из нагрудного кармана халата кусочек оплавленного металла и, показав его, снова прячет в карман.

— Вряд ли это похоже на перелом... — замечает она. — Хорошо еще, что у меня оказалась та же, что и у тебя, группа крови.

— Вы мне дали свою кровь? — отчего-то покрываясь краской, спрашивает Сарматов.

— Учти, она у меня бешеная! — смеется она.

— Может, скажете хоть, как вас зовут?

— Афродита-Рита. Ты еще обещал меня выпороть, помнишь?! — Откинув с лица пряди белокурых волос, она шепотом спрашивает: — Это вы в ту ночь у них погром за рекой устроили, да?

— У кого у них? — прикидываясь идиотом, переспрашивает Сарматов.

— Ну, на том берегу. Пожар был до небес, и громыхало так, что в нашей общаге стекла повылетали!

— Не-е, мы тут ни при чем. Мы тогда на кайманов охотились.

— Зачем вам кайманы? — недоверчиво улыбается она.

— Для зоопарка. Попросили...

— Скиф, ты не умеешь врать!

— Я не Скиф, я Сармат, — как и в первый раз, поправляет ее майор.

— Это же на самом деле одно и то же... Но мне кажется, что в слове «скиф» есть что-то дикое... — задумчиво говорит она.

— Ага, и волосатое...

Она заразительно смеется.

— Почему вы не улетели со всеми на Кубу? — спрашивает Сармат.

— Тебе может снова понадобиться моя кровь, — отвечает она и, набрав из ампулы в шприц жидкость, командует: — Ваше мягкое место, сударь!

— Я это... Позовите военврача!.. — снова краснея, просит Сарматов.

— Военврач и санитар погибли три дня назад, а я все же как-никак учусь в медицинском.

— Что, был налет?..

— Да, — утвердительно кивает она. — Эти гады лезли как из-под земли. Какие-то озверевшие... Твоими командовал грузин.

— Осетин. Сколько погибших?

— Трое и семь раненых. Их отправили в Союз, а тебя переводят в Манагуа. Я буду тебя сопровождать, — сообщает она и решительно откидывает простыню.

Появившиеся в дверном проеме Алан, Бурлак и Силин тут же закрывают дверь с другой стороны, откуда до слуха Сарматова доносятся их приглушенные голоса, а затем громкий смех.

Сделав укол, она осторожно проводит дрожащими пальцами по его груди и почему-то севшим голосом спрашивает:

— В бреду ты звал какую-то Чертушку — она кто тебе?

— Чертушка — белогривый любимый конь из моего детства, — усмехнувшись, отвечает Сарматов.

— А-а, лошадь! — Из груди ее вырывается вздох облегчения.

— Не лошадь, а конь! — поправляет Сарматов.

— Какая разница? Чем отличается лошадь от коня? — спрашивает она, сразу как-то повеселев.

— Брюхом.

И опять она заразительно смеется, а потом, оглянувшись на дверь, за которой по-прежнему слышен гул голосов, приникает к его груди своими жаркими губами.

Большой, выстроенный в колониальном стиле дом с многочисленными антеннами на крыше стоит на берегу океана в окружении высоких пальм. Рядом располагаются какие-то многочисленные хозяйственные постройки, окруженные колючим кустарником.

Территория вокруг обнесена металлическим забором, который кажется нелепым в подобном месте. На площадку перед домом опускается вертолет. Из него выходит грузный человек в штатском костюме.

Сарматов сидит на веранде в плетеном шезлонге. Увидев пожаловавшего незваного гостя, он сообщает хлопочущей вокруг него Рите:

— Это по мою грешную душу!.. Что ж, пойду встречать.