Александр Звягинцев - Сармат. Кофе на крови

— И что?.. — устало спрашивает Сарматов.

— Сначала делу дали ход, а когда увидели масштабы коррупции и поняли, какой моральный ущерб несет партия, дядечки из «членовозов» испугались. Однако они не учли, что очень скоро таких, как Абдулло, их новью хозяева пошлют поднимать зеленое знамя ислама.

— Пакистанцы?..

— В первую очередь штатники.

— Им-то что до ислама?

— Да ислам им не сдался. Но из-за среднеазиатской нефти, газа, урана они, если надо будет, язычество поднимать начнут!.. Именно они играют в эту карту...

— Не дураки! — кивает, соглашаясь, Сарматов. — По китайскому принципу: «выигрывает тот, кто сидит на горе и смотрит на дерущихся в долине тигров». А тут еще Брежнев, Андропов с Устиновым начали войну в Афганистане и тем самым подыграли им с листа...

— Ты их не трогай, — вдруг взрывается Савелов. — Они ведь верили в то, что делают. Не думай, что такие уж они мудаки.

— А я ни о чем не думаю! — вскидывается Сарматов. — Мне приказали пахать войну — я и пашу ее согласно понятиям чести и присяги!

— Человек войны! — задумчиво произносит Савелов и смотрит на него: — Завидую я тебе, Сармат! Ты действительно на войне как рыба в воде. А я?.. На маневрах, на разборках в штабах она выглядит такой красивой, а вот так — мордой в морду...

— От крови, пота и блевотины с души воротить стало, ваше благородие?.. — зло спрашивает Сарматов.

— Воротит, — соглашается Савелов. — Но не в этом дело... А в чем, я, наверное, толком объяснить не смогу.

— Чего объяснять? — усмехается Сарматов. — Просто не в тот ты поезд сел, капитан...

— Возможно! — кивает Савелов. — А возможно, что я просто заблудившийся человек и мне безразлично, куда и зачем я еду. С профессорскими сынками такое случается... Понимаешь, в силу как ты называешь, родственных связей я вижу, как у нас наверху все насквозь прогнило, все смердит... Как перед концом света... Все пытаются нахапать, нажраться впрок... В это время необходимо иметь какую-то точку опоры, а руки ловят лишь пустоту... А во что превратилась наша служба?.. Побывай в любом строевом полку, дивизии — сколько пьяни или просто ворья, деревенщины без чести и совести. И может быть, хорошо, что Афган засветил, что такое наша армия!.. Ты говоришь, что войну пашешь, а «полканы» и «лампасники» тем временем дачи себе строят, квартиры делят... Сам же знаешь, как комбаты с восемнадцатилетними салагами из боев не вылезают, а тыловики загоняют «духам» все — от солдатских носков до ракет «земля — воздух»!

— Ты кончай меня лечить! — резко отстраняется Сарматов. — Вахлаки офицеры... Это зависит от точки зрения. Двое смотрят в лужу. Один видит грязную лужу, а другой — звездное небо в ней.

— Верно, но лужу можно потрогать, а звездное небо нет... Впрочем, возможно, виной всему мои комплексы...

— И давно они у тебя появились? — В голосе Сарматова слышится нескрываемая ирония.

— С того времени, как застрелил того зека, помнишь? — отвечает Савелов, не обратив внимания на издевательский тон. — Тогда будто кто-то другой, а не я на гашетку нажал... Он упал и уплыл на льдине, как черный крест, помнишь?

— Крест! — кивает Сарматов. — Может, капитан, чтобы снять его с себя, ты и пошел с нами?..

— Если говорить откровенно, то да! И это тоже. Но не только... Есть здесь еще одна причина — личная...

— Ну, весь интим можешь оставить при себе! — саркастически замечает Сарматов.

— Игорь, мы в капкане, а в гости к Богу легче голым. Хочу, чтобы между нами ничего не стояло, — потупив глаза, говорит Савелов.

— А разве между нами еще что-то стоит? — удивляется Сарматов.

— Стоит. Женщина... Моя жена, — не поднимая глаз, отчеканивая каждое слово, говорит Савелов.

— Не понял?

— Что же здесь понимать?.. Я люблю свою жену, а она... она любит майора Сарматова, — роняет в сторону Савелов. Повисает гнетущая тишина. Через некоторое время Савелов добавляет, тяжело вздохнув: — Вот теперь я голый перед тобой и Богом.

— Что ты несешь, какая жена? — растерянно восклицает Сарматов.

— Рита-Афродита... Никарагуа... Жаркое лето восемьдесят пятого... Кофе и любовь — на крови...

— Но... но... — Сарматов отводит глаза. — Я ее больше никогда не видел.

— Какое это теперь имеет значение?.. Завтра, послезавтра на вон тот, ближний к нам, склон, как горох, посыпятся «духи»... И можешь быть уверен — офицерской чести я не испоганю.

— Ты что, белены объелся? Совсем рехнулся! Еще не вечер, Вадим!..

— Да ты не волнуйся, майор! Оно, может, так и лучше будет! — глядя на далекие снежные пики, говорит Савелов и, улыбнувшись одними глазами, уходит в пещеру.