Сергей Зверев: Жиган и бывший мент

Выстрелив еще пару раз по окнам на восьмом этаже, Панфилов побежал вслед за Макеевым к другому концу строящегося здания, где находилась бендежка сторожа.

Там, неподалеку от стройплощадки, на соседней улице была припаркована «шестерка» Макеева.

За спиной у них раздавались сирены приближающихся милицейских машин.

Убийство Козлова испугало Белоцерковского. Когда он получил сообщение о нем, ему сделалось плохо. Глеб Абрамович упал в кресло, и сил у него хватило только на то, чтобы дотянуться до стоящего рядом с его столом небольшого бара и ухватить бутылку, оказавшуюся ближе к нему.

Белоцерковский посмотрел на этикетку.

Это оказалось виски «Johnny Walker» с черной наклейкой, «Черный Джонни». Глеб Абрамович терпеть не мог это виски. Слишком крепкое и резкое, оно сразу било по мозгам, и ноги от него становились ватными.

Но выбирать что-нибудь другое он сейчас не мог, для этого пришлось бы встать и сделать пару шагов, а у него не осталось сил даже шевелиться. Он даже не сумел заставить себя сделать самое элементарное движение — протянуть руку и взять со стола пустой стакан, из которого минут десять назад пил минеральную воду.

Глеб Абрамович Белоцерковский, от одного имени которого у многих в России появлялись признаки предынфарктного состояния, сам сейчас выглядел жалким и напуганным. У него хватило сил только на то, чтобы поднять бутылку и поднести ее к губам.

«Какая к черту язва! — думал он, вспоминая запрет своего личного врача на употребление любых напитков крепче шампанского. — Язва! А как всадят мне в голову три пули, на хрен мне тогда думать о язве?»

Выпив треть бутылки, он оторвался наконец от горлышка и, задохнувшись, закашлялся. Острая струя алкоголя воткнулась в отвыкший от крепких напитков желудок, словно осиновый кол. Глеба Абрамовича скрутило, и он, согнувшись и схватившись за живот, с трудом сдерживал приступы острой дурноты. Он сполз с кресла и свалился на пол, скрючившись на ковре.

"Нет! — думал он лихорадочно, пытаясь отвлечься и от тошноты, и от боли в желудке, и от картины своих мозгов, разбрызганных по этому же самому ковру, на котором он сейчас лежал. — Нет! Я не хочу этого!

В конце концов, я не пропаду и без денег Воловика… У меня и без того хватит на все, что я задумал. Ох, как мутит! Меня сейчас наизнанку вывернет!.. Боже, как мне дурно!

Клянусь, что, если сейчас перестанет тошнить, я отдам им кассету""

Стоило ему это произнести про себя, как тут же Глебу Абрамовичу стало казаться, что его тошнит уже чуточку меньше. А вот боль в желудке почти совсем прошла. Вместо осинового кола теперь там разливалось приятное тепло, от которого проходила и дурнота.

Пролежав еще минуту, Глеб Абрамович представил вдруг, как в кабинет входит его помощник, видит его лежащим на полу…

Ему сделалось ужасно стыдно. Он начал подниматься, но едва оторвав голову от пола, заметил, что пол кабинета потерял устойчивость и слегка покачивается, словно палуба большого океанского корабля во время небольшого шторма.

Словно матрос на палубе, он поднялся и на широко расставленных ногах подошел к своему бару. Глеб Абрамович покопался среди бутылок, выбирая, что бы такое еще выпить, но вдруг махнул рукой и вновь приложился к горлышку бутылки с черной наклейкой.

Но этот раз виски не вызвало такую реакцию отторжения, и Глеб Абрамович не без некоторой гордости взглянул на бутылку, над которой ему удалось одержать маленькую победу. В голове приятно шумело, и Белоцерковскому стало гораздо спокойнее.

Картина с разбрызганными по ковру мозгами подернулась какой-то серой дымкой и стала едва различимой Вновь подало свой голос его самолюбие.

"Я верну кассету, раз обещал самому себе, — решил Глеб Абрамович, решительно пройдясь по кабинету. — Господи, что же качает-то так? Я что, уже напился? Как мне, оказывается, мало надо… Я верну кассету. Но сначала сниму с нее копию — это раз. На всякий случай, вдруг пригодится.

А она может еще и пригодиться. А два .

Я верну кассету. Но не уверен, что эти бандиты сумеют ею воспользоваться… Как они там писали, послать на Главпочтамт, до востребования? Извольте, господа. Как вам будет угодно! Но только потом не обижайтесь, если что-то окажется не совсем так, как вы предполагали…"

Самым сложным в его размышлениях было решить, кому поручить переписать кассету… В принципе это можно было поручить любому из своих людей. Проблема только в том, что Глеб Абрамович ни одному из них по-настоящему не доверял. Все продажные твари! Готовы бежать за всяким, кто заплатит больше.