Эльмира Нетесова - Женская месть

— Отец! У нас беда! — услышал срывающийся голос Женьки.

— Что приключилось?

— Отец! Это ужасно! И поправить ничего нельзя! Все кончено! Это конец! Надо помочь. Но как и чем, я ума не приложу!

— Да ты хоть скажи толком, чего не заладилось? Не вопи бабой! — оборвал зятя зло.

— Чего-чего! Алешка Чижов повесился! Насовсем, насмерть! Нет его больше! Понял? — орал Женька не своим голосом.

— А ты тут причем? Чего орешь как резаный.

— Не я! Он Наташку обосрал. На нее свою смерть повесил. У него в кармане письмо нашли. Последнее, какое перед повешеньем сочинил. Грязью с ног до головы облил. Теперь ее посадить могут. Девку нашу уже увезли в милицию на допрос. Следователь очень грубо с нею говорил, как с проституткой!

— Да не кричи, Женька! Где твой зять?

— Он в морге был. Теперь поедет в милицию. Но кто там его слушать станет? Им на кого-то надо повесить смерть!

— А чего он повесился?

— Черт его знает!

— Что за письмо написал Алешка?

— Я его не читал, мне не дали!

— Что сказала Натаха?

— Мы и словом не перекинулись. Ее тут же в милицейскую машину запихали и повезли на допрос.

— Ты дождись Николая. Он в милиции долго не будет. Кто позвонил в милицию, что Чижов повесился?

— Дед! Я сам ничего не знаю. Мне позвонила Натка. Сказала, что Чижов повесился. И в квартиру вызвали милицию. Я к ним. Там уже полно ментов. Леху только унесли в машину. Я к Наташке, хотел спросить обо всем. Меня не подпустили. Всех вытолкали на лестничную площадку. Впустили только Николая. Тот не в себе был. Алешку в морге увидел, не своим голосом заорал. Вернулся и спросил, где Наташка, мигом в милицию помчал. Одного боюсь, чтоб не убил ее! — дрожал голос человека.

— Одумайся! За что?

— Откуда знаю, что в письме? Говорят соседи, что из-за Наташки в петлю влез. А ведь сын! Дитя кровное, свое! Что в голову отцу стукнет! Какой ни придурок, родной! Своя кровь! Один в свете!

— Так поезжай в милицию!

— Как квартиру оставлю открытой? У меня ключей нет! — простонал Женька беспомощно.

Захарий заметался по избе загнанным зверем. Он понимал, что творится теперь в семье, и не знал чем помочь. А время будто остановилось. Сапожник звонил Женьке, тот не отвечал. Молчал и телефон Ирины. Наташкин оказался выключенным. Валентина ответила, что ничего не знает. С нею ни о чем не говорят.

Захарий на рассвете собрался в город. Но его возле дома остановил Женька. Он приехал на незнакомой машине и, махнув кому-то рукой, крикнул:

— Коль, выходи! Вишь, дед уже к нам наладился, калитку закрывал. Вовремя подоспели.

— Давай в дом вернемся! — предложил зять Захарию, пропустив впереди себя рослого, плотного человека.

— Знакомься! Это и. есть Николай Иванович! — предложил Женька сапожнику.

— Жаль мальца! Прими и мое сочувствие. Не знаю, что там приключилось, но это, понятное дело, горе! — присел к столу сапожник.

— Такого от сына я не ожидал! Даже не предполагал, что на такое решится! Всегда считал бесхарактерным, никчемным мальчишкой. Да так и не увидел, когда успел стать мужчиной. Как-то неожиданно случилось, — сказал гость задумчиво:

— Понимаешь, Жень, когда письмо его прочел, дошло до меня, что недооценил сына. Он эту ситуацию воспринял иначе, чем я. Ведь вовсе не собирался наказывать его. Хотел, чтобы повзрослел, мужчиной стал, потому вздумал определить в армейку. Лешка не протестовал. Выслушал молча. Вот и подумал, что согласился. Оказалось, сын ненавидел службу, подчиненье порядку, дисциплине и командирам. Для него это было наказанием. А ведь мог отвлечься, привыкнуть как все.

— Неужель из-за того повесился? — удивился Женька.

— Это была одна из причин. Но не главная. Основной стала другая. О ней в письме особо сказано. Он не смог пережить наше с Натальей решение о совместной жизни. Так и назвал: подлостью, предательством, женской местью. Сказал, что мы своими руками вычеркнули его из семьи и жизни, осмеяли, опозорили, втоптали в грязь его имя.

— Ну, а как сам с проституткой развлекался? — не выдержал Евгений.

— В письме поклялся, что любил Наташку. И не мыслил себя без нее. Ну, а подружки дело временное! Кто из нас их не имел, их никто не воспринимал всерьез. А потому не думал, что расплата будет такою жестокой. Ведь она не просто вышла замуж, а за меня, и осталась в нашей семье, то есть, все время на глазах. Счастливой и недоступной, своей и чужой. Она осмеяла его, облила презреньем. Наташа из невесты стала мачехой. А он, как сказал в письме, любил ее одну.