Эльмира Нетесова - Колымский призрак

Машины шли друг за другом. И только сука с тихушником, как всегда, вырвались вперед. Они уже начали привыкать к игре в догонялки, но трасса наказывала легкомысленное отношение к себе, не признавала игру.

И на крутом повороте, который все зэки звали гоп-стоп, подточили почву дожди, обвалился кусок горы из- под колеса водителя-суки. Самосвал его вниз потянуло оползнем. И тут тихушнику самое время поскорее проскочить опасное место. Так нет, остановился. Вышел глянуть, как сука кувыркается внизу. А тот — без мороки. Опустило машину вниз с густым месивом, и поехал самосвал, слегка отчихавшись. Снова легким испугом отделался. А вот следом за первой волной оползня прорвало на трассу воду с горы. И закрутило тихушника на спуске. Заносить в обрыв стало. Вылез он на подножку, а на машину — целый водопад с камнями. Охнуть не успел, как передним колесом повис над распадком. Второе переднее вот-вот съедет и тогда — хана.

Выскочил зэк из машины, со страха глаза квадратные. Успели бы водители выручить. Скорее бы подъехали. Знал: загубит самосвал — век из зоны не выберется.

Когда машины подошли совсем близко, вышел на трассу. Но водители, будто не замечая, проезжали мимо.

Замыкающим, последним в колонне, вел самосвал Аслан.

— Выручи! Вытащи! Помоги! — закричал ворюга, срываясь на визг.

— Иди-ка ты! Дань умеете грести со шкурой вместе! Сами и выбирайтесь, — ответил парень.

— Аслан! Меня ж сгноят, — взмолился тихушник.

— А я при чем? Мы вкалываем на трассе. А ты зачем здесь? Иль мы слепые, не видим? Хватит за чужой шкурой гонять, коль свою беречь не умеешь, — отъехал Аслан. Но вскоре затормозил. Дал задний ход. Подцепил самосвал тихушника и выволок на трассу.

— Что с меня? — спросил тот, не сумев еще справиться со страхом,

— Падла ты! Я не тебя, машину вытащил. Ее жаль. Может, путному человеку послужит. Тебе не то что трос, чинаря не дал бы. Отваливай. Не загораживай проезд, — оттолкнул водителя.

«Ох и отматерят теперь шоферы в гараже что слова не сдержал», — подумал Аслан.

Но водители, увидев самосвал тихушника впереди Аслана, ничего не сказали, не упрекнули. Поняли, поверили: раз выручил — так надо было.

А когда стемнело, в барак сам Слон заявился. Работяги возмутились, мол, сколько можно, недавно дань взяли с нас. Но бугор успокоил:

— Не за тем я к вам. Не трясти. Не гоношитесь, — и поставил перед Асланом поллитровку водки.

— Это тебе от меня. За кента нашего. Магарыч.

— Я дань не беру. Да и завязал с водярой.

— Брезгуешь?

— А хотя бы и так, раз тебе это удобнее.

— Ты знаешь, что было бы, если б вы нашего кента бросили на трассе? — спросил Слон прищурясь.

— Да ни хрена! И я не лично ему помог. А грозить станешь, в другой раз еще и подтолкну ненароком, — пообещал Аслан.

— А ты уверен, что будешь на трассе? Иль забыл, в какой зоне дышишь?

— Не возникай. Тебе тоже надо кое-что помнить. Не всегда успеешь смыться в каптерку, — напомнил Аслан бугру место, где тот прятался во время бузы.

Фартовый оглянулся по сторонам. Увидел, что никто не наблюдает за ними, не прислушивается к разговору. Спросил тихо:

— Ботай, чего хочешь за кента?

— Отмени дань.

— С тебя? Хоть сегодня.

— Со всего барака! — потребовал Аслан.

— Хрен с вами. Перебьемся. Будь по-твоему, — согласился бугор. А уходя, добавил: — Шибанутый ты, Аслан. Ну да дело твое. А водкой не брезгуй. Ее не отняли, не в дань забрали. С воли она нам. От своих…

Когда Слон ушел, Аслан засунул бутылку под подушку. Но вовремя заметил, что исчез из барака стукач. И передал бутылку Илье Ивановичу. Тот вышел наружу. Спрятать. А когда вернулся, в бараке охрана шмон устроила.

Ничего не найдя, прихватила с собой стукача.

Тот вернулся лишь к полуночи. На Аслана смотреть боялся. Знал, добра не жди. А так хотелось ему получить работу в тепле, в зоне. А не на самосвале мотаться по Колыме. Но все, словно назло, срывалось.

Вскоре, как и хвалился, покинул зону бугор воров. Выпустили его по болезни. Опасной для жизни и неизлечимой в условиях зоны. Как было написано в медицинском акте. А вместо него назначили воры своим бугром медвежатника. Тот хоть и не могучего сложения, но мозги имел хорошие и долю в общаке держал самую солидную из всех. Это последнее стало решающим.

В тот год, в конце лета, внезапно освободили Афиногена. И не просто освободили или амнистировали, а совсем реабилитировали.

— Мое осуждение признано незаконным. Значит, я, как мне сказали, буду восстановлен во всех своих правах. Просто не верится! Может, я сплю? — смеялся он, на прощанье пожимая руки всем, кого уважал.