Михаил Нестеров - Горный стрелок

Миклошко сделал паузу, протянув руку к термосу Мирослава.

– У тебя свой есть, – сухо отрезал вице-премьер, потягивая мелкими глотками горячий чай. – Вот ты все время говоришь: я помню, я закричал, я впереди... Такое чувство, что это ты руководил экспедицией и постоянно торчал впереди. А все остальные как неприкаянные, подавленные твоей тиранической властью, плелись в хвосте. Тебе не кажется, что это... не очень, а?

– Так это же я рассказываю! Попробуй ты, и у тебя получится то же самое:

я встал, я впереди. Попробуй, попробуй.

– У меня так не получится. А если быть до конца искренним, то о дне 30 мая 1975 года я могу сказать только одно: «Мы покорили Кангбахен!» И все, Петр. Никаких сосулек на бородах, никакого мороза – я этого не помню. У меня осталась в голове только одна фраза: «Мы покорили Кангбахен!»

– Ты серый человек, Мирослав.

– Это твое право так считать. Только я не пойму, к чему ты завел этот разговор.

– К чему? – переспросил Миклошко и грустно улыбнулся. – Да к тому, что нам никогда уже не стоять на пике Кангбахена. Это там, внизу, в Чехии, в кабинетах нам казалось все легко и доступно. Мы забыли обо всем. А ты – в первую очередь. Ты помнишь только одну фразу, но забыл «о сосульках на бороде». Но я-то все помню! А еще мы забыли о своем возрасте. И только здесь он вырос перед нами как наш пик Кангбахена. Нам никогда не стоять на его вершине. Тогда мы были на нем в последний раз.

– Что за настроение, Петр! – вскричал Кроужек. – Ты болен?

– Да, я нездоров. Я болею своим возрастом, своей памятью. Это они, – Миклошко кивнул на Богумила Слончика, – будут обнимать друг друга на вершине горы, а не мы. И даже не в ближайшее время. Не с нами, стариками. Я сдался. Эйфория растаяла, я с ужасом смотрю даже вон на ту скалу, в которой нет и тридцати метров. А впереди – километры. Помяни мое слово, Мирослав, не пройдет и двух дней, как мы повернем назад.

– Бред какой-то! Петр, у тебя депрессия, ты переутомился. Еще с полкилометра – и мы сделаем привал на ночь. Ты отдохнешь, тебе будет легче.

– Ничуть не бывало. Может, ты и сильнее меня, но сейчас силы измеряются совсем по другой шкале. Эта шкала называется временем. Ты сильнее меня только на два-три дня.

– Петр, клянусь, ты зря завел этот разговор.

– Может быть, – пожал плечами Миклошко. – Но я не собираюсь судиться с тобой.

Ян Новак, жалея пресс-секретаря, отметил про себя, что его последняя фраза – единственная мрачная шутка за все время подъема. Новак забыл обо всем на свете, глядя на сгорбившуюся фигуру Миклошко, его опущенные плечи, прячущиеся глаза. Он еще не сломался и будет идти, пока хватит сил, но вот цель впереди рухнула.

Из задумчивости его вывел офицер связи Марек Рада.

– Шеф, с нами только что связалась поисково-спасательная база. Русские ответили. С ними все в порядке.

– С кем они разговаривали, об этом ты не спросил?

– Как вам сказать, шеф... Извините, нет. Не догадался. Но дежурный – Дорджи – сообщил, что на связи был начальник экспедиции Скоков и офицер связи Паненка. Он говорил с обоими.

– Как они объяснили свое молчание?

– Об этом Дорджи не сказал. А мой вопрос показался бы ему некорректным.

«А скорее всего ты и об этом забыл», – подумал Новак.

– Что еще?

– Ничего, шеф. Я сказал дежурному, что мы рады за русских и... все. Да, еще – прогноз погоды. Синоптики обещали эту ночь без снега, ветер юго-западный, температура ночью...

– Достаточно, – перебил его Новак. – Отсутствие снега – уже хорошая новость, – переиначил он поговорку.

К нему подошел Мирослав.

– Ян, я думаю, нам нужно как следует отдохнуть. Ты видел, в каком состоянии Петр? Сделаем привал на ночь и останемся в лагере еще на сутки.

Офицер связи, как по стойке смирно, стоял рядом и смотрел Кроужеку в рот.

Новак отпустил его.

– Да, Мирослав, отдых вам необходим.

18 апреля

Шеель встал в это утро, как обычно, первым. Погода была безветренная, ночью по крышам палатки немного побарабанила снежная крупа. Даже не замела следов чьих-то ног. Шеель оглядел цепочку четких отпечатков: они уходили вверх. Командир «Красного спасения» быстрым взглядом окинул все пространство лагеря, но обратных следов не нашел. Человек не вернулся.

Капитан подошел к палатке, где вместе с ним и Кепке ночевали Больгер и Вальтер Майер.

– Что случилось? – спросил Кепке, выбираясь из палатки. Командир тем временем будил Йохана Фитца и Вестервалле; Скоков и Паненка были на месте.