Инна Булгакова - Солнце любви

В коричневых глазах напротив — испуг, обида, она избалована, не привыкла к страданиям. а кто привык? Разве к этому можно привыкнуть? Оленька беспокойно шевельнулось, проговорила быстро:

- Больше ничего такого не вспоминается. Мы пришли с врачом, тут и Иван Ильич подошел.

- Помню. Освеженный, с мокрой головой, — с облегчением переключился Петр Романович на бытовые детали. — Значит, правда душ принимал, мог и не слышать, что за стенкой творилось.

- Ты думаешь, убийство произошло в этот промежуток?

- Если Павел невиновен — вероятнее всего. Я оставил Маргариту в папиной комнате, вернулся к вам, все уже сидели за столом. А минут через тридцать-сорок я нашел ее уже мертвой. Ипполит Матвеевич и дядя с Полем не выходили, у Ангелевича с Игорем — якобы алиби.

- Он посмел! — воскликнула Ольга Ипполитовна мстительно. — Посмел поселить к нам эту дешевую девку!

- Которая стоит очень дорого, — процедил Петр Романович, — ты не представляешь, как дорого.

- И не желаю представлять. Он нас обманул. стареющий царь Соломон, испытывающий нужду в юном теле.

Петра Романовича не удивила жалящая ненависть в ее голосе; он чувствовал то же самое.

- Ты мужчина, — продолжала Ольга Ипполитовна, — и, наверное, понимаешь прелесть в таком разврате.

- Не прелесть понимаю, а суть. В техническом, так сказать, смысле она как будто невинна, в мужчинах не нуждается.

- Боже! Неужто в женщинах?

- Да нет. Может быть, стриптизерка испытывает возбуждение от вожделеющей толпы самцов. — Петр Романович усмехнулся. — Приличной женщине неприлично вдаваться в эту суть.

- Ну и оставим, сексуальные извращения меня действительно не интересуют, я безнадежно нормальна. Что значит — у Ангелевича с Игорем «якобы алиби»?

- Свидетельство жены или невесты не имеет полноценного значения.

- Ты знаешь, где Лана?

- Телефон у меня есть.

После паузы тетка спросила:

- У тебя ведь был с ней роман?

Петр Романович пожал плечами вместо ответа.

- Извини, это твое дело.

Но он уже заинтересовался:

- Откуда сведения?

- Обычная наблюдательность. Муж ее выгнал — и правильно сделал.

- Тебе недоступна идея прощения?

- А тебе? Петр, то философия. А в жизни. в сердце, в душе ты смог бы принять женщину, которая принадлежала другому?

Он подумал и ответил искренне:

- Наверное, нет. Нет. Не выношу грязи. Мне нужно все или ничего.

- Вот и я такая же.

Сумерки ниспадали в июльское пекло, жар держался, и ослепительно- оранжево блестели блики на воде, когда по песчаной аллее шел он, огибая родные Патриаршие. Рассеянно созерцая дворец за памятником баснописцу, перед которым в позе мыслителя глядел на зацветающие мутные воды Ипполит, меланхолически обрывая розу и бросая желтые лепестки в пруд. Петр присел рядом.

- Что за претенциозный ритуал? — спросил. — Откуда роза?

- Не с места преступления, — двоюродный брат усмехнулся, — здесь на бережку валялась.

- Поль, у тебя есть закурить?

- «Вы какие предпочитаете?»

- «А у вас разные что ли есть?» — машинально продолжил цитату Петр Романович.

Знаменитое место действия — сейчас из кустов явится, соткется из воздуха сумеречный Воланд с портсигаром червонного золота — располагало к литературной игре, но время. не до классических реминисценций, жизнь на волоске висит. Кто же ее подвесил, кто перережет волосок?

Поль достал из кармана аляпистую пачку «Мальборо», заметив:

- Ты ж теоретически не куришь, православный наш.

- Практически закурил. Ты знаешь, что мне угрожает арест?

- Страдания, как известно из почитаемого тобой Евангелия, облагораживают и смягчают.

- А за тобой что-то не замечал я тягу к страданиям.

- Ведь там еще сказано: спасутся немногие. Так стоит ли игра свеч? Я не мазохист, так что шансов на вечное спасение не имею.

- Человеческая, слишком человеческая постановка вопроса. Мы не знаем целей Промысла и не можем решать за силу высшую.

- Погоди, философ! За какой- нибудь забытый грешок мне уже гарантирована раскаленная сковородка, так? Так не надежнее ли заранее заручиться силой низшей?

- Ненадежно, обманут. Будешь гореть, как все.

- Сие неизвестно, зато с моей стороны честно. Я не слуга двух господ, как все вы: и Богу свечка и черту кочерга. Я человек простой.

- Сатанист и впрямь примитивен, он не ощущает великую тайну Бога.

- А ты ощущаешь, да? — разозлился «сатанист». — Молельщик ты наш великий!

Чтобы не поддаться гневу, Петр Романович напомнил себе: мальчишка пижонит, играет (в продолжении, так сказать, цитаты), завороженный музыкой романа — прогремевшей эффектной грозой над Москвой, — где, по крутой диалектике германского классика, «зло совершает благо».