Александр Бушков - На то и волки

Данил аккуратно притормозил на перекрестке, свернул вправо, проехал метров сто, притерся к обочине и выключил мотор. Они оказались на глухой улочке, справа тянулись двухэтажные блекло-желтые домишки сталинской постройки, слева зеленел сквер с бюстом Вячеслава Шишкова посередине (певец пугачевщины навещал когда-то Шантарск, за что и удостоился).

— Ты, говорят, встречалась с Ивлевым? — спросил он.

— Удивительно точное и емкое определение. Был грех. Собственно, греха-то и не было, так, вольности руками-губками… Светка настучала? А что такого? Если без кавалера в свет выходить скучно, а сверстнички как-то не прельщают — одни сразу лезут под юбку, другие, что еще хуже, от застенчивости в судорогах бьются… К чему этот разговор затеян? И взгляд такой загадочный? Вы любуетесь моими ножками или нашариваете в рукаве туза?

— Вадима убили, — сказал Данил и смотрел на нее не мигая, ловя малейшие оттенки эмоции.

— Как? — Лара столь же неотрывно уставилась ему в лицо враз потемневшими синими глазами. — Где? Кто?

И Данил с превеликим удивлением сообразил, что ею владеет одно чувство — з н а т ь д е т а л и. А вот это неспроста…

— Ударили ножом, — сказал он медленно, не отводя глаз. — Деньги, золотая гайка — все осталось при нем. И пистолет тоже. Германская «Эрма», боевая…

Вот теперь на ее побледневшем личике проступили эмоции: страх, удивление, раздумье. Потом все схлынуло, осталась лишь холодная решимость. Она замкнулась, как улитка в раковине. Протянула тоном перепуганной крошки, фальшивым донельзя:

— Господи, ужас какой… — и потянула из пачки сигарету.

— Ужас? — сухо переспросил Данил. — Я бы это назвал загадкой, уж прости. Крайне вонючей загадкой. И ты, лапа, знаешь свой кусочек головоломки…

— Не понимаю…

— Знаешь. Пусть кусочек. Но я-то и этого кусочка не знаю. А знать должен.

— Зачем?

— Работа такая. Убийство это, хорошая моя, еще кое с чем повязано…

Лара курила, отвернувшись к окну, жадно заглатывая дым полной грудью. Ломкий пепел сыпался на юбку, она не обращала внимания, застыла, как статуя, только рука с сигаретой двигалась размеренными движениями механической куклы.

— Знаешь, — сказал Данил уверенно. — Весь мой опыт ставлю на кон — знаешь… Или я гожусь лишь на мытье туалетов.

— Как знать… — совершенно чужим, незнакомым голосом сказала Лара.

— Лара…

— Ну что — «Лара»? — она смотрела в окно, безостановочно смоля. — Ничего я не знаю. Понял?

Данил стиснул кулаки в бессильной злобе.

Девчонка что-то знала.

Но он был бессилен. Потому что эту смазливую соплюшку нечем было зацепить и не на чем ломать — компромата на нее нет никакого, нельзя тронуть и пальцем, разве что в самом крайнем случае, когда земля вспыхнет под ногами и на кону окажутся головы, — но так, слава богу, вряд ли обстоит… А смерти она не боится, не способна еще по сопливости своей осознавать, что такое смерть. И самой крупной жизненной неприятностью для нее была лишь заданная папочкой порка и нехватка денег на французскую косметику. Взять ее нечем. Стена.

— Может, тебе деньги нужны? — спросил он, чувствуя себя жалким.

— Да? — покосилась на него Лара. — А сколько?

— Сколько запросишь.

— Лимон. В долларах.

— Слушай, я…

— Да я тоже серьезно.

— Брось валять дурака, — сказал Данил, насколько мог беззаботнее. — Да откуда тебе знать, цену набиваешь, киса…

— Нет уж, это ты брось, — ответила Лара с улыбкой, при виде которой Данил едва не закатил ей оплеуху. — Я, сударь, не Мата Хари, но на столь детскую подначку не поймаете… Ничего я не знаю. А если знаю — ты в курсе, сколько это стоит.

— Неужели серьезно думаешь, что кто-то отстегнет тебе миллион в бумажках с президентскими рожами?

— Попытаться стоит.

— А где у меня гарантии, что ты хоть что-то знаешь? Для серьезного торга, милая, хотя бы намекнуть полагается, товарчик хоть из-под полы показать…

Она с той же застывше-упрямой улыбкой расстегнула темно-красную сумочку в тон костюму и показала на ладони черный пистолетик. «Эрма-Е-Р-652». В пару найденной при Вадиме. Для серьезной перестрелки хилая, но если шмальнуть пару раз в упор, мало не покажется…

У Данила перехватило дыхание. Потом он выразился. И еще раз, длиннее, затейливее.

— Вон, видишь, два мента гуляют? Если будешь отнимать, заору благим матом, порву на себе все… Кто будет обыскивать жертву сексуального маньяка? А ты загремишь. Пока вытащат, хлебнешь хлопот, а если еще и папа рассвирепеет…