Роже Борниш - Плицейская история

Я тоже волнуюсь. Только наш шофер Монтиюр остается спокойным, равнодушный к нашим тревогам. Проходит еще полчаса, а Робийяра все нет и нет.

Наконец он появляется в воротах тюрьмы со свертком в руках и направляется к нашей машине. Как только он садится на переднее сиденье и захлопывает дверцу, Монтиюр дает газ.

— Что нового? — спрашивает Толстый, пожимая руку Робийяра.

Машина едет вдоль бульвара Араго, огибает Данфер-Рошро и выезжает на авеню Мен. Матье поворачивает к нам голову:

— Франсис не знает, где Эмиль, но зато Пузатый, зять Бюиссона, должен это знать, так как он поддерживает с ним постоянный контакт. У меня есть для него рекомендательное письмо.

Я с нетерпением говорю ему:

— Дай прочитать.

— Не могу. Оно вшито в плечико пиджака.

— Хорошо, я думаю, что Пузатый должен на него клюнуть.

Монтиюр привозит нас на улицу Соссе, и, когда мы проходим в столь позднее время мимо дежурного поста, полицейские с удивлением смотрят на нас.

Мы поднимаемся в мой кабинет. Несколько секунд спустя мы распарываем зашитое в плечико письмо, и в наших руках оказывается аккуратно сложенный четырехугольник. Почерк Кайо вполне разборчивый, хотя орфография оставляет желать лучшего:

«Мой дорогой Эмиль. Друг которого я тебе рекамендую обсолютно надежен. Я его проверил и ты можеш ему доверять. Будь осторожен с бретонцем, которого полиция неоднократно извлекала из тюрьмы. Крепко обнимаю тебя. Твой друг Франсис Кайо».

Под подписью нарисован кружок с точкой в центре, перечеркнутый двумя пересеченными линиями. Заметив, что я нахмурил брови, Матье говорит улыбаясь:

— Это их опознавательный знак. Таким образом, у Эмиля не возникнет сомнений в том, что письмо действительно написано Франсисом.

Я хотел бы сфотографировать текст письма, но в лаборатории никто не отвечает. Кроме того, необходимо снова зашить его в плечико пиджака.

Сидя на краю стола и болтая одной ногой, Матье Робийяр легко справляется с этой задачей.

— А не пойти ли нам поужинать? — предлагает Толстый.

Матье предпочитает поскорее вернуться домой. Перекусив в бистро на вокзале Сен-Лазар, мы садимся в «ситроен» и берем направление на Жуэнвиль-ле-Пон. Когда мы подъезжаем к дому Матье, он говорит:

— Завтра в полдень я встречаюсь с Пузатым в кафе «Пети Сен-Дени». Мы можем назначить свидание позднее, чем в два, идет?

— Идет, но где?

— Может быть, в «Термометре», на площади Республики?

Оставив «БМВ» у ворот Сен-Дени, Матье, совершенно неузнаваемый в тщательно отутюженном синем костюме, свежевыбритый и с изящно уложенными волосами, входит ровно в двенадцать часов в кафе «Пети Сен-Дени». // Спрятавшись под аркой, я, поддавшись соблазну, веду за ним наблюдение. Пузатый уже сидит в зале за рюмкой красного вина. Его волосы, разделенные посередине головы безупречным пробором, тщательно зачесаны назад.

В половине первого оба мужчины выходят из кафе, направляются к «БМВ» Робийяра, садятся в машину и укатывают. Мне остается только ждать часа назначенной встречи, и я без особого энтузиазма прогуливаюсь по кварталу.

Матье появляется в «Термометре» только в три часа. По его виду легко определить, что он хорошо пообедал.

— Я был у Пузатого, — сообщает он. — Он пригласил меня на обед. На комоде в его комнате стоит фото Эмиля.

— Очень трогательно. Что дальше?

— Мы распороли пиджак, и Пузатый прочел письмо. Он сказал, что передаст его по назначению, и попросил оставить ему мой телефон. Мне даже жаль их, бедолаг.

— Мы учтем это, — обещаю я. — А какой номер ты им дал?

— Номер телефона бистро возле моего дома. Знаете, инспектор, мне нужны деньги, чтобы расплатиться с врачом жены, а я сейчас на мели, как вам известно…

Я обещаю ему поговорить об этом с Толстым.

— Позвони мне завтра, — говорю я, — я постараюсь решить этот вопрос.

Робийяр уходит. Я смотрю ему вслед, и мне стыдно за ту роль, которую я ему навязал. Поступая на службу в полицию, я и не думал, что мне придется до такой степени поощрять вероломство, предательство и ложь. В детстве я получил хороший урок от отца за то, что наушничал на старшую сестру, и с тех пор всегда старался быть прямым и искренним. Напрасно я ищу себе оправдания, на душе у меня скребут кошки. Я даю себе слово, что уйду из полиции при первой же возможности.

— Оставьте меня в покое с вашими угрызениями совести, — обрывает меня Толстый, когда я делюсь с ним состоянием своей души. — Если вы не измените себя, вы никогда не сделаете карьеру в полиции.