Олег Вихлянцев - Стукач

– …Я спрашиваю, о Бизоне слыхал? – повторил свой вопрос человек.

– Может, слыхал, а может, и нет, – как того и требовала обстановка, ответил Кешка. Внутри у него все затряслось; руки готовы были выпустить пакеты с покупками. Он понял: игра началась.

– Ну коли не слыхал – твое дело. Держи! – Человек сунул ему в накладной нагрудный карман сорочки запечатанную пачку болгарских сигарет «Интер» и испарился.

Кешка выглянул из подъезда. Ни его таинственного собеседника, ни красных «Жигулей» не было. Подивившись тому, что он даже не услышал шума двигателя отъезжающей машины, Иннокентий направился в квартиру.

– Хуш келибсиз, урток полковник! Утрин, мархамат! Мана – якши палов! Мана – джуда якши кабоб! Мана – сомса! Мана – кук чой! [66]

Сухопарый и торопливый в движениях кореец принимал в своем доме начальника городского уголовного розыска. В тени густых виноградных лоз, на низеньком столе-дастархане, расположенном во дворе просторного частного дома, кроме всего вышеперечисленного были расставлены плоские тарелочки с восточными сладостями, высились горки фруктов и свежих овощей, отдельной стопкой располагались пышные пшеничные лепешки. Чайники были двух видов. Синие и белые. В синие, разрисованные изображениями хлопковых коробочек с золоченым обрамлением, был налит горячий и ароматный зеленый чай. А емкости чисто белых заполняла бесцветная жидкость, именуемая в быту весьма прозаично – водкой.

Полковник, присев на скрещенных ногах, потянулся к белому чайнику и налил из него в пиалу почти до краев.

– Ты откуда, Виталий, так здорово по-узбекски чешешь? – спросил он хозяина на чистом русском.

– Ну вы же, Миркузий Мирвалиевич, по-русски не хуже меня говорите. А я живу в Узбекистане – сам Бог велел местный язык знать.

– А по-своему, по-корейски, можешь? – спросил полковник, заглотив между тем водку и налив себе по новой.

– И по-корейски могу, – ответил Виталий, одновременно подкладывая дорогому гостю сомсу – румяные и пышущие жаром пирожки с мясом, курдючным бараньим салом и луком.

Гость замолчал, навалившись на еду. Глядя на него, кореец мысленно удивлялся прожорливости полковника. Вслух же, разумеется, ничего не говорил. Лишь время от времени менял перед ним яства: ляган [67]с пловом на горку шампуров с нанизанными на них бараньими яйцами, манты [68]на сомсу, и так – очень долго, пока сановный гость не отвалился от дастархана с набитым битком пузом.

– Я бы мог предложить вам фунчозу, кук-су, бигодя или хе… [69]– заговорил было Виталий.

– Нет-нет-нет! – вяло отмахнулся полковник. – Я этой вашей еды не понимаю. Плов-млов, шурпа-мурпа, чай-пай – это якши! А корейские дела – не надо. Ты мне еще собаку скушать предложи…

– Ну не надо, так не надо, – согласился хозяин дома и хлопком ладони о ладонь дал понять двум женщинам, находившимся во дворе неподалеку, чтобы те прибрали со стола.

Виталий Ким отличался тем, что мог угодить любому, кто бы только ни пожелал погостить у него. Принимая у себя узбеков, он накрывал соответствующий мусульманским обычаям дастархан. Для русских в его доме всегда готовились знатные борщи, блины, пельмени и пироги. И садились гости тогда не на подушки возле низенького столика, а за обычный стол. Евреи хвалили фаршированную рыбу и бульоны с мацой, а украинцы так просто балдели от соленого сала, супа с галушками и вареников.

Справедливости ради нужно заметить, что не для всех Ким был хлебосольным и радушным. И принимались в его доме лишь те, кого хозяин считал нужными людьми.

Полковник милиции Миркузий Мирвалиевич Султанов был ему нужен. И не обязательно иметь семь пядей во лбу, чтобы разобраться в этом с ходу. Связывали их давние отношения, построенные на вечном коммерческом принципе «ты – мне, я – тебе». Поскольку же «урток полковник» коммерсантом не являлся, то отношения его с Виталием явно имели криминальную подоплеку И подпадали под добрый десяток самых строгих статей Уголовного кодекса.

– Грык-ик!.. Ну теперь и о делах можно поговорить, – громко отрыгнув, произнес полковник.

– Слушаю вас, – склонил голову кореец.

– Обижаешь ты людей, Виталик. Жалобы на тебя поступать начали.

– В письменном виде? – с едва заметной издевкой поинтересовался Ким.

– Только этого не хватало! Нет, слава Аллаху, пока только в устном. Да и то – от нашихлюдей . Но это тоже нехорошо. Своих обижать нельзя. Ты знаешь об этом лучше, меня.