Олег Вихлянцев - Стукач

– Тю-тю-тю! Ты где суровости набрался? – деланно удивился тот.

Теперь уже в камере никто не спал. Все с нескрываемым интересом ожидали, что будет дальше. Действительно интересный тип подселился к ним в хату. Одет с иголочки, правда, физиономия разбита и клифт [96]запачкан. Наверняка непростой гусь. Такого и распотрошить не грех.

– Тебе привет, корешок, от Прасковьи Федоровны! – весело сообщил тощий.

Прасковьей Федоровной на лагерном жаргоне называли отхожее место, парашу. Иннокентий Всеволодович знал, как ответить на эту фразу.

– Я с детства ссу стоя, а cру сидя, – с легкой ухмылкой произнес он.

– О-о! – теперь уже всерьез удивился тощий. – Да мы образованные! Тогда что кушать будешь? Мыло со стола или хлеб с параши?

Правильный ответ в данном случае отрицает любой выбор.

– Ты, чучело! – Терпению Монахова пришел конец. – Стол – не мыльница, параша – не хлебница. Пошел в… – Он жестко толкнул в грудь тощего и решительно шагнул в глубь камеры. Тощий, не ожидая такого поворота, повалился на пол, но тут же вскочил и бросился на новичка.

– Куда послал?!.

Но Монахов и здесь был прав. Он не мог никого послать лишь на хрен, следуя тому же воровскому закону.

Властный голос с дальних нар остановил тощего:

– Угомонись, Прыщ! Как гостя встречаешь? Подойди сюда, земеля. – Это уже относилось к Иннокентию Всеволодовичу, и он пошел к позвавшему его.

Расслабляться не стоило. Экзамен продолжался. Монахов же внутренне приободрился. Судя по всему, он попал в так называемую «черную» камеру, где имели силу блатные понятия. В «красной» же, где власть держат фраера (вымогатели, бандиты и'убийцы), вся процедура «прописки» была бы сведена к зверскому избиению.

На нарах сидел человек преклонных лет, голый по пояс. Торс его сплошь покрывали татуировки, большинство из которых были знакомы. На плече был выколот паук-крестоносец. Значит, владелец ее был наркоманом. Грудь украшало изображение зека в полосатой робе с пером в руке, склонившегося перед листом бумаги. У зарешеченного окна горела свеча. А ниже подпись: «Пусть превратится в страшный сон все то, что мною прожито». Перед Монаховым сидел вор-рецидивист. К гадалке не ходи – пахан хаты.

– Твое место. – Он пинком согнал кого-то с соседних нар, освободив Монахову лежак. – Всем спать! – скомандозал сокамерникам, после чего в «хате» воцарилась тишина до самого утра.

Иннокентий Всеволодович обратил внимание на то, что так скоро прекратилась его проверка на вшивость. Обычно новичков встречают иначе.

…Во сне грезились кошмары. То и дело он вскрикивал, хрипло дышал и ворочался с боку на бок, мешая отдыхать другим. Свои нары в камере имел лишь пахан. А теперь вот рядом с ним Монахов. Остальные спали по очереди. И никто не смел потревожить вновь прибывшего. Беспредела здесь пока еще не знали.

Часов в девять утра дверь камеры отворилась и выводной выкрикнул:

– Монахов! На выход с вещами!..

Его вновь привели в кабинет подполковника Бурханова. Тот сидел за своим рабочим столом и пил ароматный зеленый чай. Увидев Монахова, мило заулыбался, но потом округлил глаза:

– Иннокентий Всеволодович! Что с вами? Вас кто-то бил в камере?

– Нет, все в порядке, – зло усмехнулся тот. – С верхних нар упал. Ушибся немного.

– Какая жалость! – всплеснул подполковник руками. – А я вас обрадую. Ошибка с вами вышла. Недоразумение, понимаете ли…. Вот, отпускаем вас…

Понятно. Сработал Багаев. Значит, все это было под его контролем? И задержание, и полет из окна второго этажа в наручниках, и камера… Хорошо, хоть не забыл освободить…

Извинений от Бурханова Иннокентий Всеволодович и не ждал. Получил корешок подписанного пропуска и поспешил к выходу.

Иван Иванович Багаев, убедившись, что его режиссерская постановка удалась на славу и агент Голубь в Ташкенте выпущен на свободу, отправился в город на Неве, чтобы самолично встретиться там с Серегиным. Вхождение во власть нужно было завершать. Не бросать же начатое на полпути!

– Уж и не знаю, что бы делал без вас! – развел руки Бизон, привечая Багаева в своем доме. – Дай Бог вам доброго здоровья и долгих лет жизни!

Они приняли за успех по рюмке коньяку.

– Да-а, – озабоченно покачал головой генерал. – Доставили вы мне хлопот. – В голосе его прозвучал легкий укор. – Разве же можно так легкомысленно поступать! Нахватали бы себе неприятностей на старости лет…

– Ваша правда.

– В наше время все может случиться. Никто не застрахован, ни я, ни вы. – Бабаев так пристально глянул на Бизона, что тому стало не по себе. На что намекал генерал этими словами?