Виктор Левашов: Заговор патриотов (Провокация)

— Доктор, я хотел вас спросить, когда вы закончите лечение...

Док усмехнулся и прервал меня:

— Все в порядке. Проверено, мин нет.

— А были? — спросил я.

— Нет.

— Могут появиться.

— Я слежу. Входи.

Доктор Гамберг посторонился, пропуская меня в свой скромный однокомнатный номер.

— Что за дурацкую легенду тебе сваяли? — спросил я. — Почему доктор Гамберг?

— Я тоже сначала думал, что дурацкая, — ответил он. — Оказалось, нет. По легенде я из поволжских немцев. Репрессированный народ. Эстонцы тоже считают себя пострадавшими от русских. Это обеспечивает мне сочувственное отношение патриотически настроенных чиновников и деловых кругов.

— С твоим-то немецким?

— Не так уж он и плох. Для русского немца сойдет. А в Германию я ехать не собираюсь.

— Не зарекайся. Не исключено, что придется.

Я выложил ему всю информацию, которая скопилась у меня за последнее время, пересказал содержание разговора с режиссером Кыпсом и задал вопрос, ответ на который мог быть очень важным:

— Можно ли по старым костям определить, был ли человек убит?

— Смотря как был убит. Если выстрелом в голову, можно. Если в туловище, нет. Если, конечно, не переломаны все ребра или позвоночник.

— Допустим, в голову или переломаны. Можно получить в Германии экспертное заключение об этом?

— Об убийстве? Нет. О характере повреждений, которые могли привести к смерти, можно.

— Заключение будет официальным?

— Исключено. Частное. Двух или трех экспертов. Это возможно. Хорошо заплатить. Немцы — законопослушный народ, но тут никаких законов они не нарушат. Почему ты об этом спрашиваешь?

Я изложил ему план, который возник у меня после разговора с Кыпсом. Мне самому он казался реальным, но человек всегда склонен переоценивать собственные идеи. А Док привык опираться на реальность. К этому его приучила профессия. Военные хирурги всегда реалисты.

План был такой.

Допустим, в архивах Лубянки обнаружится подписка Альфонса Ребане о его согласии сотрудничать с органами НКВД. Но национал-патриоты заявят, что это фальшивка.

По архивными материалам можно составить сводную справку о деятельности его разведшколы. Но и это легко опровергается тем же доводом, который я привел Кыпсу: в школе работал какой-то другой советский агент.

Экспертное заключение о насильственной смерти Альфонса Ребане само по себе тоже ничего не значит.

Но если все эти документы будут собраны вместе, от них так просто не отмахнешься.

— Допустим, все эти документы мы получим, — подумав, сказал Док. — Как их использовать?

К ответу на этот вопрос я был готов:

— Опубликовать. С фотокопиями. А где — найдем. Можно в русскоязычной газете «Эстония». Или в какой-нибудь другой. Это сенсация. Любой газетчик за нее ухватится. И вся Эстония будет до посинения спорить, Штирлиц Альфонс Ребане или не Штирлиц. Если национал-патриоты не полные идиоты, они отменят торжественное захоронение. Что и требуется доказать.

Док надолго замолчал. А потом сказал:

— А что, может сработать. Давай попробуем. — И добавил: — Загадочная история. Думаю, в ней еще немало сюрпризов.

— Надеюсь, что нет, — сказал я. — Куда уж больше!

Я ошибся. Главный сюрприз нас ждал впереди — на муниципальном кладбище южнобаварского города Аугсбург.

Было начало первого ночи, когда мы вышли из небольшого отеля «Хохбауэр» и по Фридхофштрассе, что означало улица Кладбищенская, направились вдоль высокой ограды из стальных пик, соединенных чем-то вроде гербов, к центральному входу кладбища. Слева тянулись одноэтажные строения похоронных контор и гранитных мастерских, светились стеклянные ангары оранжерей. Перед конторами возвышались самых разных форм стелы и надгробные памятники, пока безымянные и с открытой датой.

В одной из этих контор мы утром выбирали гроб. Оказывается, самые дорогие элитные гробы делают не из мореного дуба, а из вишневого дерева. И высшим классом считается дерево, источенное какими-то древесными жучками. Поверхность получается не гладкой, а как бы с тиснением, и весь гроб кажется сделанным словно бы из темно-вишневой кожи. На ней очень эффектно смотрятся литые позолоченные ручки, такие же металлические венки на верхней крышке и фигурные струбцины, которыми верхняя крышка прижимается к гробу вместо плебейских гвоздей.

Выбор гроба мы предоставили Томасу как лицу некоторым образом кровно заинтересованному. Когда мы вылетали из Таллина, он еще не вполне проспался, но уже в Мюнхене выглядел бодрячком, а по дороге из Мюнхена до Аугсбурга и вовсе оживился, восхищенно рассматривал аккуратные, словно кукольные, немецкие деревушки и городки в удалении от трассы, заснеженные альпийские склоны. И лишь в придорожном кафе при «Интертанке», где таксист остановился заправиться, при виде стойки бара и стеллажа с бутылками Томас помрачнел и в его голубых глазах появилось коровье уныние.