Евгений Сухов - Жиган по кличке Лед

– Многим блатным из числа тех, что воевали, а потом снова отправились в места заключения, удалось скрыть от своих, что они – «суки», – продолжал Розов. – Ну, а органы такой информацией владеют. И эти сведения можно использовать, если по уму, с солидной приваркой: в конце концов, какая разница, за что свои же посадят на перо? За то, что ты воевал за страну – и, стало быть, сотрудничал с властями и ссучился, – или же за то, что ты, так сказать, взаимодействуешь с органами уже в мирное время и сдаешь информацию в обмен, скажем так, на некоторые послабления? То есть – опять же ссучился? То-то и оно. Я не буду посвящать вас во все детали работы, Семен Андреевич, да оно вам и ни к чему. К общей картине ничего не добавит. Скоро у меня встреча с нужным человеком – тогда многое прояснится. В том числе и то, куда дели труп Льда и что намерены предпринять воры в ответ. Ведь, по их понятиям, они обязаны найти виновного.

– Это да…

– Хотя уверен, что многие только рады смерти Ильи Холодова.

– Тоже – да.

Следователь Розов склонил голову к плечу и осторожно спросил:

– Давно знаете этого Льда? Успел насолить?

– Да как тебе сказать, Ростислав… По крайней мере, у меня есть все основания сожалеть, что он умер так скоропостижно. Не повидавшись со мной, – произнес заместитель министра Госконтроля СССР, человек, который в принципе не должен интересоваться отдельными людьми вне его системы. – Это был отличный враг.

Последняя фраза, в особенности тот тон, каким она была произнесена, заставила Ростислава Ростиславовича Розова издать коротенький гортанный звук и, налив себе коньяку, промочить пересохшее горло.

Лаша Гогоберидзе вертел в руках колоду карт. Однажды отказавшись от промысла каталы, он унимал неизбывный зуд в пальцах очень простым способом: обыгрывал в карты собственного двоюродного брата Реваза, помогавшего ему по кухне, а иногда и жену – хотя последнюю привлекали в компанию очень редко. Ну, во-первых – баба, а во-вторых, Лаша иногда подозревал, что шустрая Нина обращается с этими опасными кусочками картона едва ли не виртуознее, чем он сам.

В тот самый момент, когда он все-таки решил предложить Ревазу сыграть на то, кто будет мариновать мясо в котле, в харчевню вошли четверо. Сначала Гогоберидзе подумал, что это очередная комиссия, проверяющая заведение Лаши на соответствие нормам советского общепита, но тотчас же узнал в человеке с резкими чертами лица Джебраила Гатагова – Гавану – и проговорил:

– Гамарджоба! Какими судьбами, дорогой? Последний раз виделись, если не ошибаюсь… в Гурзуфе?

– И тебе здравствовать. Как, стало быть, жизнь? Как торговля? – угрюмо спросил тот. – А то ты мне доставал, помнится, отличные контрабандные сигары.

– Какая контрабанда? Какие сигары? Давно уже от этого дела отошел. Тебе ли не знать. Но если хочешь, могу по старой дружбе предложить, – лукаво проговорил Гогоберидзе.

– Дружба твоя, раз так, для другого бы мне сгодилась. – Гавана снял с головы кепку и аккуратно выбил ее о колено. – Слышали мы, что любят у тебя хорошие люди посидеть. Вот в пятницу, говорят, Лед сидел, которого потом на серпантине погасили… Было дело? По глазам вижу, что врать не хочешь и не будешь. Ну так какие промеж нас секреты?

Лаша Гогоберидзе положил карты на стол. На его массивном лице появилось плохо скрываемое выражение досады и нетерпения.

– У меня много посетителей, – ответил он. – Всем рад. И нечего мне скрывать. Если человек спрашивает, отчего ж ему не ответить. Тем более не вы первые спрашиваете. Наведывались тут и до вас.

– Угро?

– Да, оттуда. Любезные такие, э! Я думал, что меня сразу мордой в брусчатку за старые-то мои заслуги. Ан нет.

– Чего ты нам тут стрекочешь? – вмешался один из бывших с Гаваной громил, которого среди своих называли Погребом. – Дай мне его, я быстро освежую. А то он нам тут прогоняет! Я себе давно клал зарубку, чтобы его, носорога, прижать!

– Остынь, Погреб, – отмахнулся Гавана. – Не лезь. Ну так что, Лаша? Если запамятовал, о ком я, то вот тебе – срисуй, – он протянул грузину фотокарточку, на которой красовался хмурый Лед в криво заломленной набок шапке-ушанке. – Ну? Ты же всех наперечет помнишь, не дуркуй.

– И не думал даже… Был он у меня, – Лаша мельком взглянул на фото, – был, и не один – с товарищами. Могу описать, если надо. Один толстый…

– Этот?

Фотокарточки в пальцах Гаваны сменились с быстротой, достойной карт в руках самого… э-э Лаши Гогоберидзе.