Анатолий Гончар - Приказ – погибнуть

– Вот именно, вот именно, что два!

Никто так и не понял, что означают эти слова, а Виктор вонзил иглу и выдавил весь тюбик в тело пресмыкающегося. Ящерица дернулась, и хвост отвалился, будто отрезанный.

– Черт! – выругался Бебишев и потянулся рукой в карман за новым тюбиком обезболивающего, но в этот момент почувствовал, как ящерица перестала вырываться, ее лапки перестали трепыхаться и обвисли, торчащая из кулака пасть распахнулась да так и застыла. Виктор ослабил хватку, думая, что это может быть уловка, но ничего не произошло. Он разжал пальцы: на его ладони лежало безжизненное тельце животного.

– Сволочи! – заорал он, и эхо, подхватив его ярость, понесло ее до самых небес.

Вскочившие ребята безмолвно застыли: до них дошла вся мерзость сложившейся ситуации. Обезболивающих было всего три: никто не должен был служить помехой в пути, но кто-то один, хоть на карачках, обязан был добраться до назначенного пункта…

На девятый день со дня отбытия за кордон группы Бебишева Иван Федорович со своим отрядом пересек советско-афганскую границу и двинулся навстречу проводнику. Он не рассчитывал на легкий успех, но надеялся, что «афганцы» не будут перестраховываться, находясь близ условленного, а значит, и относительно безопасного места встречи.

«Надо только постараться убрать их без лишнего шума!» – размышлял Иван Федорович, чуть ли не пинками подгоняя свою накачанную, но не привыкшую к дальним переходам команду. Но, казалось, чем больше он злился и чем больше орал на них, тем медленнее они двигались. К полуночи стало окончательно ясно, что добираться придется в светлое время суток. Взглядом, полным разочарования, Иван Федорович окинул своих голово-резов и тяжело вздохнул: «Слава богу, не придется далеко забираться в глубь афганской территории, а то они совсем ухандокались! Да и банд раньше кишлака опасаться не приходится. В самом кишлаке люди более-менее свои, в случае чего можно и договориться».

Он вновь посмотрел на свою «дружину». Вид понуро бредущего Константина впервые за все время подготовки к предстоящей операции заронил в душе бывшего пограничника сомнение в успехе предпринятой ими «карательной» экспедиции. На душе заскребли кошки, тоска захлестнула Ивана Федоровича, и горло судорожно сжалось.

«Неужели во мне не осталось ни грамма человеческой совести, – в отчаянии думал он, – что я вот так запросто готов отправить на тот свет четырех ни в чем не повинных парней?! Как можно жить после этого? Смогу ли я вообще существовать, или же эти ребята забудутся и сотрутся из памяти, как многие и многие до них? Ответа нет и не будет, пока все не свершится. Уж лучше бы скорей, тогда, по крайней мере, я буду знать, что потерял и что получил, обратной дороги нет. Отпустить – значит подписать смертный приговор себе и всем остальным. Но, может, вся моя гоп-команда и должна сгинуть? Когда-то ведь это все равно произойдет, рано или поздно! Когда в таких, как я, перестают нуждаться, а наши знания становятся угрозой хозяевам, мы исчезаем. Может, раствориться и уйти раньше срока? Но возможно ли это? Нет, бесполезно! Едва ли найдется место на Земле, где можно будет спрятаться от всевидящего ока шефа. А если и есть, то стоит ли оно того? Жить и трястись? На кой черт такая жизнь?!»

Занятый своими рассуждениями, Иван Федорович совсем забыл о советских войсках, точнее, о маневренных группах пограничников, действовавших на афганской территории, и потому, когда обратил внимание на горизонт, было уже поздно. «Семидесятка» погранцов на всех парах неслась в их направлении.

– Бежим на бархан! – крикнул Иван Федорович, и его компания, забыв свои жалобы на ноющие от усталости ноги, кинулась наверх по осыпающемуся под кроссовками песку. БТР огрызнулся огнем; пули, шипя, пролетели мимо и, вздыбив поверхность бархана, растворились в его глубине. Расстояние и тряска мчавшегося бронетранспортера не позволили башенному стрелку прицелиться точнее. Неожиданно бронетранспортер встал, и тяжелые жала КПВТ стеганули по песку совсем рядом с бегущими. Бритый, схватившись за развороченную грудь, упал на куст саксаула и судорожно забил ногами. Остальные, сделав отчаянный рывок, в падении скатились за гребень.

Броня, урча, приближалась к освещаемому первыми лучами солнца бархану, укрывшему босса и его людей, но песок и крутой подъем сделали свое дело: «семидесятка» встала, затем отползла назад для очередного броска. Из-под ее пуза послышалось шипение стравливаемого из колес воздуха. Тем временем из темного чрева на землю выпрыгнули три погранца и, пригибаясь, побежали вверх. Вскоре они скользнули за песчаную насыпь и исчезли из вида.