Сергей Донской - Второй после президента

Мысль о том, что его, любимца россиян, могут прилюдно обвинить в сговоре с китайцами, была не просто мучительна, она была невыносима для гордой натуры Силина. Свою исповедь перед президентом он считал следствием болезненного состояния и сожалел о содеянном. Следовало попытаться исправить ошибку самостоятельно, а не обращаться за помощью к Астафьеву. Теперь менять что-либо было поздно, но оставалась надежда удержать ситуацию под контролем и не допустить широкой огласки. Уж лучше пусть Китай подавится Сибирью, чем ответственность за случившееся будет возложена на Силина. Примерно так размышлял он, уединившись в своем неприступном замке. А потом решил рискнуть и похитил Грина прямо из-под носа благодетеля.

В те прекрасные и не столь отдаленные времена, когда Силин и сам сиживал на президентском кресле, он неоднократно прибегал к услугам Грина и хорошо знал, чего стоит голова этого человека. Обладая примерно таким же цепким, логическим мышлением, Владлен Вадимович проанализировал положение и пришел к неприятному для себя выводу: его намерены «слить». Сделать тем самым стрелочником, который виноват во всем и всегда. И вот теперь, сверля Грина проницательным взглядом, Силин пытался определить, верны ли его предположения.

Не менее напряженно размышлял Глеб, понимая, что его дальнейшая судьба, а может, и жизнь зависят от мановения пальца человека, сидящего перед ним с грудью, прикрытой салфеткой с влажными пятнами, оставшимися от мороженого.

Сказать ему правду? Но не расценит ли Астафьев такую откровенность как самое обыкновенное предательство? Отказаться отвечать? А долго ли способен человек скрывать информацию в наше бурное время, когда опытные фармацевты и гипнотизеры способны манипулировать людьми, как безвольными марионетками? Вколят Грину какую-нибудь гадость или подсыплют немного порошка в еду, или же займется им незнакомец с черными, выразительными глазами – и все, секрет раскрыт, выболтан со сверхъестественной словоохотливостью. Поверит ли Астафьев в то, что Грин сделал это против своей воли? Вряд ли. Сильных мира сего мало заботит мотивация поступков подчиненных. Они – словно шахматисты, не могущие допустить, что фигуры на доске вдруг выйдут из-под их контроля.

Грин медленно поднял глаза и встретил направленный ему в переносицу взгляд. Желваки Силина двигались под кожей, как будто он перемалывал зубами орехи. Его водянистые глаза светились невиданным доселе блеском. Его руки непроизвольно сложились в кулаки, а влажные губы подергивались, готовясь произнести что-то резкое, негодующее.

Было ясно: с таким премьер-министром лучше не спорить. Вновь отведя взгляд, Грин хрипло сказал:

– Что ж, я готов поделиться с вами своими соображениями.

– А вы мне тут одолжений не делайте, не надо, – произнес Силин тихим, а потому особенно страшным голосом. – Я, между прочим, не посторонний дядя, а глава российского правительства. И нечего тут со мной играть в молчанку. У нас тут не кино про разведчиков.

Глеб открыл уже рот, собираясь рассказать, что пришло ему в голову незадолго до того, как его усыпили на улице, когда раздался приглушенный звонок мобильного телефона. Раздраженно сорвав с шеи салфетку, Силин запустил руку во внутренний карман пиджака. На какое-то мгновение он сделался похожим на Наполеона, принявшего свою излюбленную позу, но в следующую секунду уже достал телефон и смотрел на него, хмуря редкие светлые брови.

Было видно, что Силин отлично знает, кто ему звонит, но никак не может решить, ответить или нет. Наконец он соизволил принять вызов. Его голос был тих и бесцветен.

– Слушаю, Анатолий Дмитриевич, – произнес он.

Разумеется, это был не кто иной, как Астафьев, собственной персоной. И говорил он в полную силу голосовых связок, так, что Грин частично слышал произносимые им слова: «В чем дело… кто дал вам право… я требую немедленно… в противном случае…»

Голос президента в телефонной трубке напоминал звуки, производимые жуком, пытающимся выбраться из спичечного коробка.

Выслушав обращенную к нему гневную тираду, Силин посмотрел на Грина и велел ему взглядом удалиться. Впрочем, удалиться – это мягко сказано. «Выметайся отсюда к чертовой матери! – кричал его яростный взгляд. – Ступай прочь! Этот разговор не для твоих ушей».

Решив не нарываться на неприятности, которых и без того было хоть отбавляй, Грин поднялся со своего места и покинул помещение. За дверью его встретили два охранника с каменными лицами. Оба синхронно уставились на Грина, подобно служебным псам, дожидающимся наиболее привычной им команды. Команда эта называлась «фас».