А. Логачев - Колумбийская балалайка

Ах, Эль-Торо, Эль-Торо — сельва, болота, малярия, голод, понос от вонючей воды и ни капли пенициллина…

Нас предали, это было ясно.

Но вопрос — кто именно, до сих пор не дает мне покоя… Кто? Пачеко? Или Кинтано, Террасаса и Чоке Чоке?.. Или за каждым шагом Рамона начали следить еще раньше, еще в Праге, — а что, тамошняя разведка запросто могла выдать его…

Как бы то ни было, факт остается фактом: о пребывании отряда АНОБ в долине реки Ньянкауасу соответствующие спецслужбы уже знали. И ждали нас. Израненные, со сбитыми в кровь ногами, с зудящей и покрытой волдырями от укусов москитов кожей, мы угодили в западню.

Воспоминания…

Сам бой помню плохо. Рамон хрипло — у него опять начался приступ астмы — приказал отряду рассредоточиться; мне, в частности, поручалось во что бы то ни стало вывести из-под огня одного раненого бойца, служившего при Рамоне кем-то вроде адъютанта и порученца, — некоего Мартинеса Камилоса. И я потащил на себе упирающегося всеми конечностями партизана, который беспрестанно грозил мне, проклинал меня, умолял и подкупал какими-то мифическими сокровищами — лишь бы я отпустил его обратно, к своим братьям по оружию, чтобы сражаться и умереть вместе с ними… Но я, конечно, не слушал и волок его дальше. К тому времени я уже привык, что приказы Рамона надо выполнять в точности и не рассуждая. И я не боялся, что гневные вопли Мартинеса привлекут противника — даже я слышал их как сквозь вату: вокруг рвались гранаты, щелкали ружейные выстрелы, ухали минометы и трещали пулеметные очереди; огонь противника был сосредоточен на том месте, где оставались наш командир и горстка повстанцев. Трупы скатывались по склону ущелья — трупы рейнджеров, и это вселяло пусть и призрачную, но надежду. (Значительно позже я узнал, что против нас, семнадцати человек, из которых только девять могли держать в руках оружие, было брошено пять батальонов, это порядка трех тысяч — трех тысяч! — солдат. И в ходе боя солдаты вынуждены были отступить — под тем предлогом, что ущелье кишит партизанами и они, солдаты, несут огромные потери…)

Пока я не стрелял, боясь обнаружить себя, но в душе воздавал хвалу Господу — в которого, как и всякий добропорядочный советский человек, не верил ни на грамм, — так вот, в те минуты я благодарил Бога только за то, что не ранен и что у меня на плече болтается «Гаранда», а не М-2 — пусть и тяжелая, зато более пригодная для прицельного огня автоматическая винтовка.

Стрелять мне так и не довелось. Незамеченные, мы выбрались с поля боя и затаились среди деревьев заброшенной апельсиновой плантации. Укрытие было не ахти какое, любой вражеский солдат заметил бы нас, окажись он поблизости… Но пока вокруг не было никого, канонада понемногу стихала, и я надеялся, что Рамону удастся вырваться из окружения. Я перевязал Мартинеса, и ночь мы провели под сенью засыхающих под солнцем, неухоженных деревьев. Утром я сказал моему спутнику: пойду осмотрюсь. Мартинес, в полузабытьи от потери крови, ухватил меня за рукав и жарко зашептал, что нельзя, Гринго-бой, мы должны немедленно двигаться к Наранхали, контрольной точке сбора отряда, я не должен бросать его одного, слышишь, Гринго-бой, не должен, потому что Рамон приказал вытащить его, что он должен… я должен… мы должны… В общем, у него начинался бред. Я мягко высвободился и пополз на вершину холма — осмотреться. Оставив ему «Гаранду» — на всякий пожарный.

Солнце нещадно лупило мне в спину, на небе не было ни облачка, и без всякого бинокля все было видно прекрасно.

Если верить карте, подо мной лежала деревня под названием Ла-Игера — десяток серых домишек под соломенными крышами, беспорядочно разбросанных по склону, крошечная церквушка, школа, напоминающая сарай, и сараи, напоминающие многоместные деревянные нужники, — картинка, в общем, вполне привычная для Боливии… Вот только подозрительно много народу. И все как один военные — не иначе, здесь полевой лагерь противника. Офицеры веселые, вроде бы даже пьяные, до меня доносятся смех и песни. Ничего не скажешь, удачное место мы выбрали для привала. Мартинес прав, надо убираться отсюда подальше, поскорее в Наранхаль, где нас ждет Рамон…

Я уже собрался незаметно отступить, как в небе отдаленно застрекотало, с запада показались два военных вертолета, забликовали на солнце бешено вращающимися винтами и сели аккурат на картофельное поле за деревней. Не дожидаясь, пока лопасти остановятся, из геликоптеров выскочили несколько человек в форме — званий на таком расстоянии было не разглядеть. Пригибаясь и придерживая фуражки, чтоб не снесло вихрем, они споро побежали к деревне.