Алексей Макеев - Я убью свое прошлое

В лесу стало тише и теплее, ветер с тягучим воем метался в верхушках деревьев, в лицо летела снежная труха. С пригорка вниз, в знакомый овраг, минуты три быстрым шагом по дну, взбежать вверх по склону – и вот они, обломки ядерного щита страны. До собственно обломков – затопленных шахт, где на страже родины сидели пять «тополей», еще километра три по открытому всем ветрам и чужим взглядам полигону, он туда не пойдет. Был, не раз и не два, бродил от одной шахты к другой, заглядывал внутрь. Но ничего, кроме черной воды и обрывков кабелей, там не было, да и те пропадали в бездне. Вспомнилась старая история – он тогда в школе учился, то ли в восьмом классе, то ли в девятом, – как теплым майским днем стал свидетелем фальстарта Третьей мировой. И не он один, а весь поселок с замиранием сердца смотрел вслед стартанувшему из шахты «тополю». МБР ушла в голубое небо очень тихо, в мгновение ока исчезла из виду, оставив после себя только затейливый белый инверсионный след.

– Началось, – без паники констатировал факт муж ставшей ныне старухой соседки отца, бросил лопату и ведро с семенной картошкой, которую прилежно закапывал в грядки в надежде на урожай. Подтянул спадавшие треники и вместе с сыновьями двинул к поселковому магазину. Через полчаса полки и витрины торговой точки опустели, не осталось даже детского питания, а жители прилежно заняли места перед телевизорами в ожидании «Лебединого озера». Но балет ни в тот день, ни на следующий не показали, зато в части разборка была грандиозная, отзвуки долетали даже до далеких от РВСН местных жителей. Командира части выперли куда-то очень далеко в географическом смысле, о причинах старта «тополя» уцелевшие подчиненные говорили двояко. Версий было две: самопроизвольный пуск и валенок на пульте. Народ склонялся ко второй, комиссия Минобороны виноватым сделала первый пункт. На этом все успокоилось, ровно до тех пор, когда президенты ядерных держав не решили, что пора разоружаться. «Тополя» утилизировали, шахты затопили, имущество вывезли, что осталось, приватизировали поселковые. Утащили все, кроме основательных кирпичных строений – штаба, казармы и домика КПП. Рядом когда-то был нехилый шлагбаум, но от него остался лишь погнутый столбик и фрагмент бетонного забора. Дальше, куда хватало глаз, плиты лежали на земле и уже успели порасти травой.

Илья прошелся по одной из них, перепрыгнул на вторую, третью и остановился, всмотрелся в мрак перед собой. Ни черта не разобрать, чернеет метрах в пятидесяти справа силуэт двухэтажного длинного здания, но делать там нечего, крышу казармы разобрали еще лет семь назад. Дальше – собственно полигон, там пусто и холодно, валяются гигантские полусферы – крышки шахт. Такую махину не упрешь, тут спецтехника нужна, и на части не распилишь, ибо опять же механизм особый требуется. Вот это подойдет – он подошел к «избушке на курьих ножках» – основательной будке из серого кирпича, возведенной по прихоти неизвестного архитектора на кирпичных же сваях. Крыша из цельной бетонной плиты на месте, стекла, конечно, давно вдребезги, но закрыты изнутри чем-то светлым. Как оказалось вблизи, листами картона, они слабо спасали от ветра, а мороз их не замечал. Зато в заброшенном помещении караулки не было снега и имелись дрова – прорва тех же коробок, груда ящиков из треснувших досок и куча старых газет. Домушка уцелела только потому, что брать здесь было нечего, а бомжи в местных лесах не водились. Поселковые тоже заглядывали редко, если только непогоду переждать, да и то летом, зимой, кроме мелкого зверья, сюда редко кто наведывался.

На полу обнаружилось старое кострище и обгорелое, но почти целое березовое полено посреди углей. Старая газетная бумага занялась охотно и почти не дымила, но сгорала мгновенно. Следом отправились разломанные фрагменты ящиков и прихваченная с собой гигантская ветка от поваленной ветром огромной высохшей березы, что росли возле разгромленного штаба. Илья уселся на пачку газет и протянул к огню ладони, отогревая замерзшие пальцы. Минут через десять он рискнул снять шапку, взъерошил короткие волосы и потянулся к рюкзаку. Вода, еда – заначки хватит только на один раз, дальше придется как-то выкручиваться. Как – зависит от того, как быстро он ответит на вопрос, который задавали ему не раз и не два разные люди, близкие и чужие, а он так и не знал, что им ответить. И сейчас должен забыть обо всем – о себе, об Ольге, о детях и об отце, пока не найдет решение этой задачи. Окончательное, единственно верное, с железными доказательствами своей правоты. Или ему не жить, и не только ему.