Александр Бушков - Бульдожья схватка

Фото номер три. Та же поза, все так же расстегнуто-распахнуто, но на сей раз белья под костюмом нет.

Четвертое. Теперь и пиджачка нет, обнаженная до пояса Катя держит руки перед лицом, вывернув ладони наружу, прикрывая ими глаза, брюки съехали с бедер так, что Петр хмыкнул: «Однако…»

И так далее, и тому подобное. Вариации и комбинации в нехитром наборе, позы меняются, от вполне приемлемых до откровенно непристойных, одежды па ней становится все меньше, а если что-то и остается, картины это не смягчает, наоборот — иногда полностью обнаженная женщина в десять раз целомудреннее той, что имеет на себе кое-что, смотря как с одежками манипулировать…

Так, теперь началась полная обнаженка. Прямо-таки ощущается, как билась в тисках незатейливой фантазии творческая мысль фотографа, коего, есть такое подозрение, иногда осеняло прямо-таки на ходу…

Не нужно быть крупным специалистом по фотоэротике, чтобы быстро сообразить: фантазия у «маэстро» убогая, а вот ход мыслей довольно-таки пакостлив. Целая серия снимков выглядела так, словно их украдкой делал сексуально сдвинутый гинеколог. Петр насчитал с дюжину фоток, за любую из которых нормальная женщина просто обязана была трахнуть по голове снимавшего его же собственной треногой или по крайней мере покинуть «фотостудию» с гордо задранной головой, предварительно смачно плюнув в объектив. А если она не сделала ни того, ни другого, то выбора у нее просто не было, приходилось стиснуть зубы и терпеть. Она и терпит — кое-где ясно, что улыбка вымученная, деланная, вот-вот, кажется, услышишь, как скрипят зубы. Понятно теперь, почему она с такой надеждой интересовалась, не покончено ли теперь и с «фотостудией». Студия, м-да…

Он закрыл альбом, просмотрев все до единой фотографии. Во рту стоял привкус чего-то мерзко-тухлого. Мало ему было «театра», стервецу. Это уже перебор, определенно перебор…

И все же одна-единственная фотография привлекла его настолько, что он снова открыл ту страницу. Наверное, единственный снимок, который Петр похитил бы для себя, не рискуя заполучить клеймо извращенца. Очень уж удачно получилось, и заслуги фотографа тут ни малейшей. Катя полулежала на черном диване, глядя в сторону грустно, рассеянно, в ее позе и наготе виделось столько грации, естественности, прелести, что сердце щемило от тоски и желания защитить от всех на свете опасностей.

Пересилив себя — как насчет холодного анализа? — он сердито захлопнул альбом и открыл другой. Тот же «каллиграфический» почерк, тот же «Пабло де Савельеда», только название у фоторомана другое — «Совращение».

Петр педантично просмотрел и это творение определенно сбрендившего «маэстро». На сей раз персонажей было двое — Катя в школьном платьице с белым фартуком, волосы старательно заплетены в две косы, и Марианна, наряженная под строгую училку, в черном старомодном костюмчике, в очках. Подробная фотолетопись совращения наивной школьницы заматерелой лесбиянкой, с одной стороны — удивление и стыдливость, с другой — отработанный ласковый напор, в конце концов — капитуляция, полный набор изощренных переплетений обнаженных тел. Черт, как же они под одной-то крышей после такого уживаются, в глаза друг другу смотрят? Рехнуться можно…

Однако вскоре он вынужден был признать, что поторопился с оценкой. После того, как добрался до третьего альбома, очередного фоторомана с заголовком «Будни гестапо». Вот где ягодки… Доп-режь были цветочки.

Катя и детина в черной маске, наряженный в аляповатую имитацию эсэсовской формы. Снова долгий процесс раздевания, в разных стадиях, только во всем этом активно участвует субъект, так ни разу и не запечатленный без маски, где-то в середине действия оголившийся по пояс. То картинно приложил никелированные клещи к ее обнаженному бедру, то разрезает на ней трусики морским кортиком — видимо, Пашка не отыскал полностью соответствовавшего эпохе реквизита или не заботился об этом особо, — то манипулирует с веревкой и сверкающими инструментами, такое впечатление, добытыми у какого-нибудь дантиста. Подтекст лежит на поверхности: полная беззащитность очаровательной жертвы в лапах уверенного в своей безнаказанности подонка. А тот и рад стараться — ухмылка вполне натуральная, маска закрывает только верхнюю половину лица, сразу видно, что актеришка-то получает удовольствие, чего о Кате никак нельзя сказать. За парочку фотографий Петр с несказанным удовольствием оторвал бы руки — а то и еще что-нибудь — и тому, кто снимал, и тому, что выделывался в маске. Может… Нет, тип в маске — безусловно не Пашка. Фигура не та. Зато часы на его могучем запястье подозрительно напоминают те, что носит Митя Елагин… Ну да, та же марка, и ремешок соответствует. Хорошо еще, что главного «палач» с нею так и не сотворил — но все равно, полностью нормальный в сексуальном плане мужик ни за что не станет вытворять такое с собственной женой, пусть даже давным-давно разлюбил и возненавидел. Что бы там ни было, до какого бы раздрая ни дошло — нельзя такое проделывать с законной женой, все еще живущей с тобой под одной крышей. Такого мнения твердо держался отставной подполковник, обычный армеут, а вот его родной братец, как выяснилось, придерживался противоположной точки зрения. «Но ведь это неправильно!» — прямо-таки воззвал Петр мысленно, неизвестно к кому обращаясь. Нет ничего плохого, если здоровый нестарый мужик вдумчиво изучит очередной номер «Плейбоя» или посмотрит красивую порнуш-ку. Но ЭТО? То ли, пребывая четверть века в рядах бывшей несокрушимой и легендарной, превратился понемногу в сущую деревенщину, чья простая душа активно сопротивляется новейшим городским веяниям, то ли… то ли братец Паша, говоря на американский манер, имеет серьезные проблемы и с половым интимом, и с буйной головушкой… или у НИХ теперь так и полагается? Докатилась и до нас пресловутая сексуальная революция? Пойми их, НОВЫХ…