Сергей Зверев - Матросы «гасят» дикарей

– За что ты его так? – кряхтел Антонович, посылая своего «партнера по спаррингу» в глубокий нокаут.

– Из враждебных побуждений, – ворчал Глеб, пытаясь в полумраке разобраться, как будет стаскивать с мертвеца его причудливые одеяния и доспехи. – Давай, Шура, время не ждет, облачаемся, как можем.

– Вторым слоем? – не понял Антонович.

– Да как хочешь! Но чтобы со стороны ты был как непуганый папуас, иначе уволю к чертовой матери из Военно-морского флота! Пилите, Шура, пилите, не бойся, в самую гущу не полезем, пройдем по краю дурдома…

Они отчаянно путались в ожерельях, в растительных «корсетах», соломенные юбки еле сходились на бедрах. В целом нормально, маскарадные костюмы держались, грязь пока не отваливалась, щиты из спрессованных птичьих перьев прикрывали «незащищенные» части туловища, копья в руках придавали уверенности…

– Ну, клиника, ну, в натуре клиника… – севшим от волнения голосом бубнил Антонович, уже решивший, что не будет проявлять инициативы, а лишь копировать поведение «мудрого и опытного» командира. Они не выходили из мрака – немного приблизились к освещенной поляне, стояли, приплясывая, пожирая глазами действо.

А в деревне нарастал накал страстей, становилось шумно, весело. Люди спрыгивали с деревьев, примыкали к толпе, ковыляли дряхлые старики с впалыми грудными клетками, с какими-то тряпками на головах – кривоногие и хромые, как Мойдодыры.

Сбегались женщины – страшные, как жизнь в застенках, с обвислыми грудями, в длинных юбках, с пугающими «сеновалами» на головах. На плечах, как в вазонах, – букеты из листьев папоротника. Под ногами у них крутились дети, юркие, как тараканы, – обугленные чертенята с вздувшимися животами и глазами в пол-лица. Население деревни оказалось многочисленным, толпа росла на глазах. Кто-то приплясывал, кто-то садился на корточки, причем у папуасов это выходило так, как никогда не вышло бы у белого человека, они опирались на землю всей ступней, а не только костяшками пальцев. А в центре действия группа страшноватых танцоров исполняла танец Смерти – загадочный, хаотичный, но в целом стильный. На черных обнаженных телах были нарисованы белой краской скелеты, возникало впечатление, что кривляются не люди, а сгнившие трупы, при этом неподвижными оставались маски, наложенные на лица, – мрачноватые оскалы черепов от уха до уха. Танцоры потрясали копьями, совершали групповые перемещения с имитацией атак и защит. Приплясывал «оркестр» – болезненно худой папуас колотил в примитивные барабаны и что-то при этом гортанно подвывал. Двое в юбках дули в полые бамбуковые стволы, извлекая дребезжащие звуки, третий – в трубу из замысловатого корня. Еще один «трубач» манипулировал со скорлупой кокоса – в одно отверстие дул, другое затыкал рукой.

«Перкуссию» усиливал горбун с тройным обвисшим подбородком – тряс руками, с которых свисали на шнурках пустые скорлупки орехов, да так энергично, что, похоже, входил в транс…

В этом было что-то гипнотическое, оно затягивало, разноголосый, но монотонный хор начинал усыплять. Спецназовцы не выходили из темноты, огибали деревню, стараясь не приближаться к толпе. А в центре круга сменились исполнители, откуда ни возьмись объявились люди в обрывках плетеных рыболовных сетей, пошли хороводом.

А потом под подбадривающие крики дружно припали к огню, дружно отпрянули, снова припали… А из гомонящей, хлопающей в ладоши толпы стали по одному выскакивать обитатели деревни, трясли ожерельями из костей, раковин, перьев, зубов крокодила, потрясали копьями, топорами. Забилась в экстазе пожилая женщина со сплющенными «мешками», когда-то бывшими молочными железами, а вместе с ней затряслось украшение на груди – очаровательное ожерелье из прокопченных мышиных черепов…

Две приплясывающие фигуры, наполовину прикрытые щитами, медленно смещались по длине окружности. Сердце бешено колотилось. Что-то плеснули в костер – огонь взметнулся до небес. Толпа заголосила, люди стали прыгать, подались к огню – там что-то происходило, хотелось верить, что не самое страшное. Теперь на «танцплощадке» корчились мускулистые воины с топорами и палицами. Двое «охранников» уже находились у дикарей за спиной, уже рисковали смешаться с толпой, если она вдруг отпрянет.

Приплясывая, они подались в сторону леса позади костра. В «общественном доме» и в хижинах на окраине деревни вряд ли держали пленных – там не было охраны. Они уже входили под сень деревьев, на которых громоздились жилища, здесь тоже отсутствовали признаки «режимности». Из-за дерева выбежали две широкобедрые дамы – одна практически лысая, у другой из «атомного взрыва» на голове торчали две неуместные косички. Они пробежали мимо, хихикнув. Глеб промолчал, а Антонович вдруг подпрыгнул, издал мычащий звук и ударил себя кулаком в грудь. Хорошо, что эту безвкусицу никто не видел.