Тимур Свиридов - Призраки в горах

Автомат как живой дергался в его руках, не давая душманам поднять головы. Время от времени Стефанакис менял позицию и поддерживал Олега.

Бестужев все стрелял и стрелял, меняя рожки, хотя в глазах его уже начинал стлаться розовый туман, а уши заложило, словно ватой. И тут тихо, но явственно, откуда-то издалека донесся знакомый, еле различимый мерный стрекот. Он слабо прорывался сквозь грохот выстрелов, сквозь шум в ушах. Олег напрягался изо всех сил, стараясь окончательно не впасть в забытье и боясь, что ему лишь мерещится шум вертолетных лопастей. Но в это время Стефанакис радостно завопил:

– Ребята! Наши летят!

До боли знакомый рокот винтокрылых машин звучал все отчетливее, все сильнее…

Олег на короткие минуты приходил в себя. Но снова впадал в беспамятство и бредил. В голове стоял сплошной туман. Он лежал на спине, тревожно прислушиваясь к самому себе, к стуку собственного сердца, и чувствовал, что ему не хватает воздуха, словно он нырнул глубоко-глубоко и оттуда, из темной глубины, отчаянно работая руками и ногами, устремился вверх, на поверхность, но силы кончаются и ему никак не удается вынырнуть. Хотя бы кто-нибудь заметил, обратил внимание на его отчаянное положение… Но никого поблизости не было, никто не приходил к нему на помощь, и он в страшном одиноком отчаянии кричал…

Но никакого крика не получилось. Олег издал только слабый, еле слышный стон, долгий и протяжный. А первая же попытка пошевелиться вызвала обвальную волну тупой боли, которая быстро растекалась по всему телу, захлестывая под себя все другие чувства и ощущения. Боль обжигала, давила, мутила сознание горячим туманом. От ее острой и нудной безысходности раскалывался затылок. Теперь уже Олегу казалось, что он медленно плывет по голубому туману, изредка проваливаясь в ямы и омуты, и опять выплывает, выныривает на поверхность, такой невесомый и бестелесный, словно он давно превратился в какое-то существо, похожее на крупную бесформенную медузу, прибитую волнами к берегу… И он явственно чувствовал, как волны выталкивают его на песок, а оттуда скатывался с пенною водою обратно в полосу прибоя и там его снова подхватывала очередная волна, поднимала и с шумом швыряла вниз, на берег, больно ударяя его боками о мокрые камни и слежавшийся песок. И эта пытка продолжалась бесконечно, поскольку у него не было сил, чтобы зацепиться за что-нибудь, остаться на берегу или же вырваться из полосы прибоя, отплыть дальше в море от того места, где волны встают на дыбы, как потерявшие управление кони, грудью обрушиваются на берег. Сознание своего бессилия и безволия болью пронизывало его с ног до головы. И Олег, тяжело хватая ртом воздух, снова проваливался в голубую клубящуюся бездну…

На исходе были третьи сутки, как сержант Бестужев находился в полевом госпитале. Третьи сутки врачи прилагали все усилия, чтобы вернуть его в строй, активно помогая его молодому организму бороться за выживание.

Олег потерял очень много крови там, в старом окопе, и уже находился в бессознательном состоянии, когда пришло подкрепление. А потом, чуть живого, сержанта Бестужева вместе с другими ранеными вывозил на вертолете под огнем душманских пулеметов и снайперов старший лейтенант Константин Елизаров, выжимая из своей машины все мыслимые и немыслимые возможности. Бестужева тут же понесли в операционную. А в медицинском батальоне, куда доставили раненых, на тот момент в запасе не оказалось нужной группы крови. Кто-то предложил обратиться по радио. Старший лейтенант Елизаров, не задумываясь, задрав рукав гимнастерки, сказал:

– Не ищите, у меня такие же группа и резус.

Долго длилась операция.

Майор медицинской службы Юрий Александрович Матюшин, о котором говорили, что он хирург от бога, старательно работал скальпелем, ножницами, щипцами, иглою и множеством других инструментов – вынимал осколки и пули, сшивал кровеносные сосуды, обрабатывал глубокие раны, иначе говоря, чинил и латал сержанта. А потом Бестужева, не приходящего в себя, заковали в белую броню бинтов и снова вливали ему кровь. В последующие сутки, когда наступили критические моменты, медицинская сестра Валентина Водолагина ложилась рядом с раненым сержантом на раскладушку, и ее живая кровь вливалась в него, придавала ему новые силы. Вполне понятно, что в палату, где лежал Бестужев, она наведывалась чаще, чем в другие. Поправит подушку, подогнет сползшее одеяло, измерит температуру, даст микстуру, попоит водой с ложечки. Подержит свою ладонь на его разгоряченном лбу, посочувствует и мысленно пожелает ему сил для выздоровления. Потом тряхнет каштановыми кудрями, сверкнет жаркими угольками карих глаз, солнечно улыбнется другим раненым: