Феликс Разумовский - Кара

— Я читаю в сердце твоем, достопочтимый. — Херихор взмахом бровей удалил из покоев носителя опахала и чуть понизил голос: — Ты ждешь от меня одобрения мудрости твоей.

— Истину ты сказал, повелитель двух стран. — Унамон оторвался от созерцания своих сандалий, которые ему было разрешено не снимать при входе во дворец, и посмотрел фараону в лицо. — Недалеко от храма царицы Хатшепсут я приказал устроить глубокую шахту, переходящую в просторное хранилище. — Старый жрец тяжело вздохнул. — Рабы, рубившие скалу, не пережили захода солнца. Той же ночью послушники и младшие жрецы перенесли в тайник останки Великого Рамзеса, отца его Сети и других царей во множестве, всего числом тридцать семь, однако сами ушли за горизонт еще до утра — их убил персик.

Унамон вторично вздохнул:

— Вход в шахту запечатан и неприметен, а тайну знают теперь только двое.

Низко склонившись, он вытащил из складок одежды небольшую табличку с местоположением захоронения. Едва только фараон всмотрелся в нее, как глина начала крошиться — через минуту на царской ладони лежала лишь горстка сухой пыли.

Секунду висела тишина. Почувствовав, что разговор не закончен, Херихор вытер руку концом своего клафта:

— Слушаю тебя, источник мудрости.

— Быть может, тебе интересно знать, фараон, — старый жрец вернулся на свою скамью, и голос его сделался печален, — одна лишь гробница осталась нетронутой в Долине — царя Тутанхамона из восемнадцатой династии. Вот уже два века стоит она открытой, но любого, попавшего внутрь, ожидает смерть. Говорят, что грабители, двести лег назад сломавшие печати, умерли мгновенно. Рабы, по моему приказу завалившие подземный ход и запечатавшие его, ушли в поля Осириса, едва успев закончить труд — в мучениях. Видимо, со временем заклятье слабеет.

Заметив недоуменный взгляд Херихора, старый жрец поднялся со скамьи:

— Точно никто ничего не знает. Говорят, все дело в каком-то древнем перстне, появившемся еще во времена царя Мины. Двадцать веков прошло, целая вечность.

Не давая заглянуть себе в глаза, Унамон припал к ногам царя и медленно двинулся из зала прочь. Глядя на его сгорбленную, бессильную спину, вспомнил Херихор о былом величии жреческого сословия и в свою очередь тяжело вздохнул: «Ах, что же будет с тобой, бедная земля Египта».

Штабс-капитан успел сделать только пару шагов, не больше. Неожиданно перед его глазами вспыхнул ослепительный белый свет, и он увидел стремительный блестящий поток, надвигавшийся на него со страшной быстротой. Хованский закричал и побежал бешено, но гигантская волна легко подхватила его и понесла на своем гребне в направлении исполинского конуса мрака, занимавшего все видимое пространство впереди.

Густая темнота окутала его со всех сторон. Движение тем временем замедлилось, и штабс-капитан понял, что очутился в каменистой, сплошь покрытой невысокими холмами пустоши. Было сумрачно — окрестности освещались лишь потоками лавы, выбегавшими из бесновавшегося неподалеку вулкана, громко шипели, струясь между острых обломков скал, огромные пятнистые гады, а во влажном воздухе разливалось плотное, ни с чем не сравнимое зловоние.

Чувствуя, что его может вытошнить в любую секунду, Хованский уставился себе под ноги и медленно побрел к соседнему холму, откуда доносились приглушенные стоны и отвратительные звуки рвоты — хоть что-то человеческое. По пути он едва не наступил на грозно поднявшуюся у самых его ног гадину, в кровь ободрал, подскользнувшись на чем-то тягучем, локти и, заглянув наконец за обломок скалы, обомлел.

Там, за шикарно накрытыми столами, расположились господа и дамы комплекции впечатляющей, сразу видно, относившиеся к своим желудкам с уважением. Вот прямо на глазах штабс-капитана исходивший слюной сотрапезник смазал черной икрой расстегайчик с вязигой, смачно выкушав водочки, заглотил пирожок, и сейчас же его вывернуло наизнанку, оставив в качестве воспоминания о съеденном жгучий вкус желчи. Неподалеку от любителя зернистой давилась ватрушками с крепким чаем пожилая матрона, рядом с ней кого-то рвало шашлыком по-карски. Чувствуя, как желудок поднимается к горлу, Семен Ильич поспешил от пирующих прочь.

Однако далеко уйти не удалось — внимание его привлекли страстные стоны. Миновав ближайшую скалу, штабс-капитан сразу же очутился в прелестном зеленом оазисе, заросшим финиковыми пальмами и тамариндами. Под сенью их раскидистых крон в позах весьма откровенных возлежали мужчины и женщины, с губ их слетали неясные звуки, а нагие тела, хоть и сплетались в истоме, но слиться, увы, не могли. Эрос здесь царствовал лишь наполовину.