Феликс Разумовский - Кара

Белобородый на секунду замолчал и посмотрел сквозь стену, как клубившийся в вышине песок начал оседать, тут же небо сделалось ржаво-коричневым, затем пепельным и наконец прояснилось.

— Астральный вихрь показал Даипу, что эту часть аркана он не одолел, и вверг царя в кошмар отцеубийства. Живущий пребывает в триединстве, и это забывать нельзя. Даипу же в астральную часть тайны посвятило страдание, а успокоил его лишь ментальный план при помощи любви вселенской в лице богоугодной царской дочери-жены Тигохенсут.

Негромкий голос белобородого начал удаляться куда-то вверх, тут же яркий свет, окружавший Савельева со всех сторон, померк, и, вздохнув, Юрий Павлович открыл глаза. Распухший язык лежал у него во рту сухим шершавым бревном. Пить хотелось неудержимо. Сразу же вспомнился ему летний тренировочный лагерь спецназа под Кировоградом, где мучила его такая же вот жажда, и осторожно, чтобы не разбудить спавшую «лягушкой», на животе, Катю, он направился на кухню.

«Не надо было водку мешать с коньяком». — Застонав, Юрий Павлович надолго приник к блаженно-прохладной струе. Наконец ему полегчало, однако какое-то странное чувство дискомфорта в области лица заставило его включить свет и внимательно глянуть на свое отражение в зеркале. «Ешкин кот». — Савельев вздрогнул и, в который уже раз от непонимания происходящего тяжело вздохнув, покачал недоуменно головой.

Вся его физиономия была огненно-красного цвета, вспухшие губы потрескались, а кожа на носу сползала клочьями, словно и в самом деле ликвидатор побывал в раскаленных объятиях Тифона. «Тихо шифером шурша, крыша едет не спеша. — Савельев дотронулся рукой до прохладной зеркальной поверхности и внезапно сам себе подмигнул: — Это, наверное, начало, скоро настоящие вольты начнутся». Неожиданно он замер и облегченно расхохотался: ну конечно это сон, ведь все происходящее ему только снится.

— Кис-кис-кис, — Юрий Павлович потрепал свернувшегося на телефонном столике в три погибели Кризиса между ушей, — ну что, идем на мировую? — и, внезапно вскрикнув, быстренько руку отдернул. Сном все это быть никак не могло, потому что царапался хвостатый паразит совсем как в реальной жизни.

Екатерина Викторовна Бондаренко была дамой несомненно опытной. За тридцать лет своей непростой жизни она успела пару раз побывать замужем, сделать по дурости три аборта и поработать в органах МВД, что, однако, не помешало ей остаться нормальной, знающей себе цену женщиной.

Происходила она от генеральского корня и после окончания истфака стараниями «высоковольтного» родителя была направлена на теплое майорское местечко, на коем протрубила до капитана, сумев заполучить в законные мужья полковника. Время пришло, и всесильный папа с грохотом накрылся копытами, затем супруг сгорел на взятке и вышиб себе мозги девятимиллиметровой пулей, а Екатерина Викторовна, не пожелав возиться более в дерьме ментовском, направилась трудиться в народное хозяйство.

Свято место, однако, пусто не бывает, и вскоре по мере сил его уже заполнял ее следующий супруг из новых русских, крутой до невозможности, которого в конце концов нашли у мусоропровода с двумя отверстиями калибра 7,62 во лбу. После него у Кати осталась квартира, пятинедельный плод и глубокая внутренняя убежденность, что все мужики — козлы рогатые.

Уверенность эту она сохранила на всю жизнь, а вот с неродившимся ребенком вскоре рассталась и, твердо решив, что главное для настоящей женщины — это независимость, начала новую жизнь, двигая потихоньку науку историческую. Однако героическое Катино прошлое не забывалось. Она постоянно напоминало о себе давнишней дружбой с подполковницей Астаховой, а кроме того, многолетним, вечно агонизирующим романом с Василием Петровичем Семеновым, по-простому дядей Васей. Говоря строго, никакой он был не дядя, а высокий белобрысый майор, из которого паскудная работа вытягивала все соки, а потому в постели он особо не блистал. Однако, благодаря отзывчивости и по-настоящему хорошему к гражданке Бондаренко отношению, этот изъян ему прощался. Ценился он главным образом за бескорыстный размах широкой милицейской души.

Вот и на этот раз, с трудом добившись потребных кондиций мужской майорской гордости, Катя с огорчением почувствовала, как секунд через тридцать дядя Вася, вздрогнув пару раз и хрипло застонав, неподвижно навалился на нее всей своей тяжестью. Это означало, что секса больше не будет. Утешив себя мысленно: «Затрахаю сегодня Берсеньева до смерти», Катя принялась из-под майора выбираться: