Феликс Разумовский - Кара

«Хорош я буду, когда меня слепят, — Савелев принялся стремительно подниматься по лестнице, — ствол, жмур, дымящаяся дыра в макинтоше и полный дипломат зелени, вот менты-то порадуются. Ни хрена». — Он быстро заперся в своем номере и, заметив сразу же, что его шмонали, начал сноровисто разрывать простыни надвое — третий этаж, ерунда. Скрутив импровизированный канат жгутом, Юрий Павлович привязал его конец к трубе отопления, подергал что было силы — прочно ли? — затем бережно упрятал свой белобрысый парик на груди и, зажав ручку дипломата в зубах, принялся спускаться. Простыни закончились быстрее, чем хотелось бы. Повиснув на вытянутых руках, Савельев пальцы разжал, мягко приземлился в самую середину лужи и неспешным шагом начал обходить гостиницу по большой дуге.

Как бы там ни было, со стволом он пока не расставался. Только ступив гуляющей походкой под мокрые кроны деревьев в парке Победы, выбрал пруд посимпатичней и, зашвырнув пистолет на его середину, облегченно вздохнул — теперь он уже не мокрушник. Вообще, ему здорово сегодня везло. Видимо, погода была настолько мерзкой, что ни гуляющие, ни менты мокнуть под моросящим дождем не пожелали. Единственным живым существом, повстречавшимся Савельеву среди аллей, был страдалец бультерьер, справлявший максимальную нужду под кустом.

«Ну, вот и все». — Юрий Павлович залез в «семерку», с третьего раза уговорил мотор завестись и, с трудом включив первую передачу, — видимо, корзина сцепления накрывалась, — начал выруливать на Витебский проспект. Машину здорово тянуло влево. Решив на скользкой дороге судьбу не искушать, Юрий Павлович проглотил голодную слюну и степенно покатился сквозь дождь по направлению к Серебристому бульвару.

На всякий случай по пути он несколько раз проверялся, однако дела до него никому не было. Заметив несколько странную надпись: «Мини-супермаркет», ликвидатор решил заняться своим желудком. Кассирша посмотрела на него с раздражением: и откуда это у людей столько денег берется? Савельев же, с трудом дотащив все пакеты до машины, устроил себе легкий ужин на лоне природы.

Выбрав место поглуше, напротив заросшего пожелтевшими лопухами пустыря, он первым делом схватился за мороженое, однако есть его не стал, а, вытащив ложку, навалился на финский мясной салат, который выглядел отменно, но закончился очень скоро. Затем Юрий Павлович достал из красивой коробочки холодную пиццу, положил на нее слоями ветчину, колбасу, а также рыбную нарезку с сыром и, сладострастно вонзив в кулинарное чудо зубы, принялся запивать его пивком «Фалькон» трехлетней выдержки — пускай права отбирают, не жалко.

Учуяв через открытое окно запах съестного, откуда-то из темноты около машины появился мокрый пес-неудачник. Однако, опасаясь приближаться на расстояние человеческой ноги, уселся неподалеку на облезлый хвост и просительно тявкнул, мол, дайте жрать.

— Дадим обязательно. — Савельев начал со сладкого, запихнув в собачью пасть мороженое, затем выдал барбосу остатки колбасы и невесело улыбнулся: — Ты, брат, такой же, как я, не нужный никому.

Между тем ему значительно полегчало. Собрав недоеденное в полиэтиленовый пакет, Юрий Павлович с первого раза удачно завел двигатель и неторопливо порулил дальше. Цель его вояжа, гостиница квартирного типа «Чайка», была уже недалеко. Не доехав до нее пару километров, Савельев содрал с себя всю фальшивую мохнорылость, вытащил профессорские документы и, сдернув шланг со штуцера карбюратора, обильно полил все это бензином.

Костерок прогорел мгновенно. Разворошив пепел, Юрий Павлович вернулся в машину, долго вертел кодовый замок дипломата и наконец его открыл. Под пачками долларов имелся тайник. Осторожно приподняв находившийся там контейнер с оружием, ликвидатор вытянул из-под него тонкую красную книжицу, на второй и третьей страницах которой красовались его фотографии, а на первой было написано: «Вознесенский Игорь Константинович».

Осень 1962 года в Каире, как обычно, выдалась жаркой, и заполнившие до отказа университетский конференц-зал журналисты понемногу начали обливаться потом. Однако чего не сделаешь в погоне за сенсацией, и все присутствующие терпеливо ожидали, когда же доктор Эззеддин Таха начнет вещать о своем открытии века.

Наконец в зале наступила тишина, и собравшиеся приготовились услышать что-то поистине необычайное, однако черноволосый красавец на кафедре начал издалека.