Сергей Самаров - Антишулер

— Как вас зовут? — пыталась выспросить она. — Откуда вы призывались?

Мой вид, должно быть, вызывал у нее самую настоящую жалость. Неудивительно. Я сам себя жалел, потому что трудно было дышать. Один оборот бинта постоянно норовил забиться мне в рот, а второй сбился на нос.

Лейтенант, не любящий отдавать карточные долги, вежливой, но сильной рукой несколько раз показывал девахе ее место — подальше от меня. Но она оказалась настырной и надоедливой, как болонка. Бездумные глаза-пуговицы сверкали азартом и вульгарным телевизионным любопытством. Применять ногу, как это принято делать по отношению к пустобрехе болонке и как это по отношению ко мне делали бандиты, лейтенант не стал, а просто что-то прошептал журналистке на ухо. Должно быть, он красноречив не только тогда, когда говорит об аморальности карточных игр. Я даже одним глазом увидел, как посинели веснушки на ее носу, и деваха шарахнулась в сторону, чуть не потеряв рабочий инструмент, которым меня пугала.

В палатке у одной стены стояли в ряд обыкновенные столы. Прямо напротив них операторы расставили осветительную технику, как в камере пыток. А позади техники поставили всего несколько стульев. На всех журналистов их явно не хватило бы. Но журналисты садиться и не стремились. Их было больше десятка, и они столпились прямо перед столами, за которые уселись два полковника и следаки ФСБ, а с краешку выделили места нам, израненным.

Рассказ о злоключениях пленных солдат начал полковник Генштаба. Откуда только он мог знать хоть что-нибудь — только ночью прилетел и с нами разговаривал меньше минуты, да и то в основном о внешнем виде и манере поведения? Но для журналистов полковник приготовил пятиминутный набор стандартных фраз, которые должны были покорить представителей прессы и внушить им мысль о стойкости российского солдата даже в жестоком вражеском плену. Присказку «матерь вашу…» полковник старательно берег для внутреннего пользования. Журналистов такое направление беседы не устроило — им хотелось говорить с нами — трепетно-молчаливыми и замордованными жертвами. Тогда дали слово сержанту Львову, как и было обговорено в самом начале. Этот достаточно долго и сбивчиво рассказывал о том, как он с двумя бойцами отправился на разведку в «зеленку», где было замечено подозрительное движение, и попал в засаду. О сторублевой женщине воспоминаний не возникло — память в плену слегка отшибли. Потом прозвучало много слов в адрес Алимхана Муртазаева, рассказ о том, что в решающий вечер стало известно — одного из пленников обменяют на пленного бандита, а остальных расстреляют. Потом последовало экстренное появление геройского спецназа ФСБ, который спас пленных, рискуя собственными жизнями. Очень вовремя спецназ появился. Просто по классическим — как у Шекспира — законам драматургии.

Потом опять выступил полковник. Представил руководителя операции по вызволению пленных капитана Касьянова. Капитан вышел в маске «ночь», и в этот раз у него не валились из рукавов игральные карты. Даже в маске снимался он с удовольствием, камеры не боялся. Заверил общественность, что российский спецназ не оставит в беде своих боевых товарищей. Выручали, выручают и будут выручать.

Другим слова не давали, словно у нас были забинтованы не головы и руки, а языки. Единственное во всей пресс-конференции, что мне сильно не понравилось — полковник назвал нас журналистам пофамильно и перечислил при этом города — кто откуда призывался. Ни к чему было выпускать мою фамилию в эфир. Это не то место, где ей следует порхать на манер бабочки. Даже подумалось, что лучше бы я это утро на «губе» провел. Там безопаснее.

И все. На этом приятное мероприятие благополучно закончилось. Журналистов дружным стадом куда-то удалили, и мне было позволено снять бинты. Всем разрешили переодеться в собственное тряпье, менее рваное, чем привезенное полковниками-костюмерами, и не такое окровавленное.

— Как я смотрелся? — спросил довольный собой Львов, надевая начищенные башмаки.

Он все еще смотрелся в них, как в зеркало. А в глазах была не просто надежда на одобрение, а страстное желание продолжительных аплодисментов.

— Вылитый Ален Делон. Красавец-мужчина. Теперь вернешься, тебя обязательно на телестудию работать пригласят. Будешь вести обзоры событий с горячих точек. Как эти журналисты. Если ездить сюда не захочешь, станешь телевизионным аналитиком.

Это тот, кто ничего не знает, но обо всем судит со знанием дела.