Андрей Воронин - Спасатель. Жди меня, и я вернусь

– Отвечаешь? – с вызовом спросил Женька. Глаза у него смеялись, и Андрей отвернулся, пряча улыбку. «Они сошлись – вода и камень, стихи и проза, лед и пламень…» Тьфу!

– А спросить, как надо, сумеешь? – принимая игру, набычился Слон.

– Кончайте этот уголовный ликбез, – сказал Андрей и посмотрел на часы. – Долго нам еще здесь торчать?

– Пригородная электричка – и та, бывает, опаздывает, – рассудительно произнес Слон. – А это тебе не электричка, а специальный борт.

Вообще-то, Слона звали Николаем, а для друзей он был Никола. Собственно, сейчас, когда рядом с ним не было малорослого худощавого Моськи, на слона он нисколечко не походил. На смену деловому костюму и модному пальто, придававшим его внушительной фигуре в меру нелепый, комичный вид, пришел пятнистый полевой камуфляж, в котором он словно бы родился. Здесь, на заброшенном военном аэродроме в пятнадцати верстах от медленно приходящего в полное и окончательное запустение рыбацкого поселка, Слон приобрел свой естественный, природный облик, и насмехаться над ним мог только обормот наподобие Женьки Соколкина, еще не до конца избавившийся от детской иллюзии, что он на свете самый умный и ироничный. На тот случай, если это заблуждение юного охотника за сокровищами невзначай разделит какой-нибудь совершеннолетний гражданин Российской Федерации, поясной ремень Слона оттягивала тяжелая поцарапанная кобура, под клапаном которой недвусмысленно отсвечивала вороненым металлом рукоятка пистолета. Точно такая же, разве что гораздо более новая, висела на поясе у Андрея. Поначалу Липский пытался хранить оружие в номере так называемой местной гостиницы, но Слон сделал ему по этому поводу строгое внушение («Ввалил по первое число», – хихикая, прокомментировал эту воспитательную беседу Женька), и Андрей был вынужден признать его правоту: действительно, с таким же успехом он мог оставить оружие на прилавке поселкового магазина, в пыли посреди улицы или, что то же самое, просто презентовать его одному из здешних алкашей.

Ветер гнал по ясному небу рваные клочья облаков, похожие на подмокшую вату, и хлопал тентом оставленного на одной из рулежных площадок командирского «уазика». Он дергал и трепал одежду, словно предлагая поиграть, пробежаться наперегонки по пустой, словно специально предназначенной для этого полосе. Обесцвеченный солнцем и непогодой полосатый конус ветроуказателя над пустующей будкой диспетчерской вытянулся параллельно земле, указывая своим острым концом почти строго на запад. Над головами с обманчивой медлительностью проползла, волоча за собой белую шерстяную нитку инверсионного следа, серебристая точка движущегося в сторону Японии самолета. Андрей проводил ее взглядом, снова поймав себя на ощущении нереальности происходящего. Он будто грезил наяву или играл в какую-то странную военизированную игру вроде полузабытой пионерской «Зарницы» или новомодного пейнтбола. За те без малого три месяца, что прошли со времени памятных событий в пансионате «Старый бор», ощущения истерлись и потускнели, как долго бывшая в употреблении купюра. Овладевшая было Андреем золотая лихорадка прошла, как болезнь, оставив после себя лишь легкое недоумение: а что, собственно, это было? И когда Стрельников сказал: «Вы готовы? Ваш вылет послезавтра», Андрей чуть было не ляпнул: «Вылет? Куда?»

Впрочем, он оставался профессиональным журналистом и не мог себе позволить оставить эту историю дописанной только до половины. Ей нужен был финал – счастливый или нет, не суть важно; важно, чтобы он был окончательным: да – да, нет – нет.

Женька Соколкин по поводу перспектив не заморачивался – или, как минимум, не подавал виду. Для него эта поездка была сплошным приключением, которое давало отличную возможность посмотреть места, в которых он никогда раньше не бывал, и набраться впечатлений, которые при ином раскладе мог бы получить в лучшем случае лет через десять, в возрасте, когда острота восприятия уже начинает притупляться и то, что раньше вызывало сумасшедший восторг, вызывает лишь сдержанное одобрение. (Да, красиво, и что дальше? Стоило тащиться в такую даль, чтобы посмотреть на волны и скалы! Всего этого хватает в Египте и Турции, куда намного дешевле и проще добраться и где, помимо райского климата, туриста за его деньги поджидают все мыслимые и немыслимые удовольствия.) Но Женька Соколкин был еще не в том возрасте и состоянии души, когда человек не мыслит себе отдых без мягкого дивана и бутылки спиртного; он развлекался вовсю, как губка впитывая новые впечатления, так что Андрей ему слегка завидовал. Он тоже получал от поездки удовольствие, но об остроте испытываемых Женькой положительных эмоций ему оставалось только мечтать. Пожалуй, единственное, о чем мог сожалеть Евгений свет Иванович, – это то, что ему, в отличие от Слона и Андрея Липского, не выдали кобуру со «стечкиным» и запасной обоймой. Андрей считал свой пистолет никчемной обузой, но еще не настолько выжил из ума, чтобы отдать его мальчишке.