Лев Пучков - Полигон смерти

Пока люди спорили за право участия в экспедиции и вязали волокушу, я под шумок тихонько попенял Нинели, готовившей Катю к путешествию:

— Грузовой лифт, лоджии, широкие «клетки»… У Кати мать на коляске, у Ивана отец… Куча стариков-инвалидов… Получается, это дом для инвалидов?

— Угу… Специальный проект…

— А почему мне не сказали об этом, когда мы Катю провожали?

Нинель пожала плечами: сейчас она была всецело сосредоточена на Кате, другие вопросы её не волновали.

В общем-то всё понятно. Девчата полагали, что избалованный московский гость испугается трудностей и шарахнется от отягощённой матерью-инвалидом девушки, какой бы она ни была красавицей.

А может, и правильно полагали, сейчас уже трудно сказать, как бы там всё получилось в мирное время.

— А у Коробова…

— Мать-инвалид, — отрезала Нинель. — Но она не пропадёт, у неё ещё дочка есть. Нормальная баба.

Вскоре всё было готово — команда, Катя, волокуша.

Катю вынесли во двор и уложили на волокушу. Иван категорически заявил, что всех желающих взять не получится, поскольку большая часть жильцов должна остаться «в обороне». Дескать, время тревожное и в любой момент можно ожидать нападения «курков».

На мой взгляд, это был явный гротеск и спекуляция на ситуации, но что характерно, никто с Иваном не спорил. То есть люди всерьёз полагали, что такое нападение возможно.

В итоге команда получилась такая: Иван на правах главаря всей банды, Денис в качестве левой руки главаря (и это не метафора), трое крепких мужиков специально для транспортировки волокуши, Нинель и ещё две женщины, со всякими сумками, Шаляпин, окончательно заскучавший в подъезде, и ваш покорный слуга.

В принципе, ваш покорный мог бы и не ходить. Такая толпа, и без меня прекрасно справятся.

Однако если уйти прямо сейчас, будет нехорошо и некорректно. Тут такая проблема, Нинель вся «на измене», а я, получается, брошу её и пойду решать свои шкурные проблемы. Нет, нехорошо так.

Ладно, до больницы доберемся, сдадим Катю с рук на руки врачам, а там уже можно будет и распрощаться.

Вот так я себя успокаивал, хотя некие внутренний голос подсказывал, что всё это может изрядно затянуться.

Когда во дворе укладывали Катю, заметил, что люди избегают смотреть в левую сторону от подъезда, где виднелась кровавая дорожка, убегающая за угол.

Туда уволокли Коробова.

Люди были подавлены и переживали. Вроде бы организовались, ощетинились, приготовились обороняться от каких-то гипотетических «курков»… А тут свой же, тихий и культурный сосед, всю жизнь проживший среди них, сотворил такое, что никому даже в страшном сне присниться не могло. И теперь уже не важно, почему так вышло: то ли сошел с ума под гнётом хаоса и неопределённости, то ли раскрылись некие мании, не находившие выхода в мирное время…

Главное, что это сделал именно свой.

И теперь у каждого в этом доме есть повод коситься на соседа и ждать какой-то непредсказуемой пакости буквально от всех и каждого, включая женщин и детей.

Неплохое начало для совместной жизни в составе «коммуны»…

До больницы добрались за час с небольшим. По дороге выяснилось, что тащить волокушу парами неудобно. Двигались кратчайшим путём, сильно срезая углы по плохо протоптанным узким тропкам, так что приходилось тащить по одному, с полным напряжением сил, часто меняясь. На лыжах тащить не получалось, только пешком, и когда очередь доходила до меня, я снимал лыжи и отдавал их Денису.

К концу пути я крепко пропотел, изрядно притомился и пришёл к выводу, что сегодня, пожалуй, мне снова не удастся одолеть мой заколдованный маршрут.

Впрочем, особых рефлексий эта мысль у меня не вызвала.

Я теперь не чувствовал себя одиноким и брошенным. У меня была Нинель и целая куча новых знакомых, сплотившихся для совместного выживания в условиях хаоса.

Правда, кое-кто из этих знакомых сошел с ума и страшно умер от ножа прекрасной дамы, но это уже, как говорится, издержки сложной обстановки.

В больнице всех ожидал шок, едва ли не больший, чем от дикой выходки Коробова. Хотя такое сравнение не совсем корректно: случай с Коробовым — это локальная беда, трагедия отдельно взятого двора, а в больнице всё было глобально, в масштабах всего Города.

После боя на центральной площади меня трудно было чем-то удивить, но при виде открывшейся картины даже я растерялся и впал в замешательство.

Видите ли, для любого горожанина или просто цивилизованного человека больница — это больше символ, нежели просто учреждение. Это незыблемый оплот гуманитарной концепции, а для многих последняя инстанция в жизни или последняя надежда, тут уж кому как повезет. Проще говоря, если с человеком случается что-то серьёзное, его экстренно тащат (везут, несут) в больницу.