Борис Сопельняк: Багровая земля (сборник)

– Видимо, потому, что кое-кого из этих русских мы знаем, – подал голос один из офицеров.

– Правильно, майор Дальтон, – ободряюще улыбнулся полковник. – На фронте у Орсоньи ваша рота первой испытала на себе стойкость русских.

– Мы не знали, что это русские. Они были в немецкой форме.

– Тем более, Дальтон, тем более. Надеюсь, этот факт прибавит бодрости вашим людям – ведь многие из них до сих пор залечивают раны, полученные от русских немцев… или немецких русских, черт бы их побрал! – неожиданно вспылил полковник.

– Короче говоря, ваша задача – довезти пленных до австрийской границы и в Сан-Валентино передать советским офицерам.

– Будет сделано, сэр! – вытянулся Дальтон.

– Не забывайте, кого везете! Печальный опыт наших предшественников свидетельствует, что русские не останавливаются ни перед чем. Дома их ждет суд, поэтому они идут на все, вплоть до самоубийства.

– Мы это учли. На окнах – решетки из прокатной стали. В вагонах удалены багажные полки, крючки, ручки и другие металлические предметы, которые можно использовать в качестве оружия. На случай, если кто-нибудь все же ухитрится наложить на себя руки, в составе эшелона есть вагон-морг.

– Сколько солдат сопровождает эшелон?

– Сто пятьдесят солдат. Кроме того, пять офицеров, три санитара и два переводчика.

– Полтораста вооруженных до зубов сассексцев на сто восемьдесят безоружных русских – думаю, этого хватит, – не скрывая иронии, усмехнулся полковник.

– С мужчинами мы справимся, – не заметил иронии Дальтон. – Но как быть с женщинами? Как быть с детьми? – угрюмо спросил он.

– По нашим законам принудительной репатриации подлежат лишь те, кто воевал на стороне немцев. – нервно ответил полковник.

– Воевал или был захвачен в немецкой форме? – уточнил Дальтон.

– Это одно и то же! – вспылил полковник. – Ни один англичанин не надел немецкой формы. Ни один! Что бы ему за это ни сулили. А эти… а они… О чем я? – потер лоб полковник. – Опять вы меня сбили… Дальтон, о чем вы меня спросили?

– О женщинах.

– Вот именно, – просиял полковник. – Женщины здесь ни при чем, их просто угнали на работы, и оружия они в руки не брали. Значит, принудительной репатриации они не подлежат.

– Но ведь они не сами по себе. Они – жены тех, кого мы обязаны выдать. А их дети? – не унимался Дальтон. – Они-то чьи? Кому принадлежат эти ребятишки: нам, русским или итальянцам?

– Родителям, Дальтон. Родителям и только родителям! Поэтому я предлагаю снять с поезда всех женатых мужчин, причем вместе с семьями. Завтра пойдет второй эшелон, а за эти сутки они должны решить, брать ли с собой жен и детей.

– Значит, я снимаю девять мужчин, девять женщин и семерых ребятишек? – уточнил Дальтон.

– Сколько есть, столько и снимайте! Но не забудьте: на размышления им ровно сутки. Комендантом второго эшелона назначен майор Стентон, людей передадите ему… Машины прибывают через час, – взглянул на часы полковник. – Разойтись и еще раз проверить вагоны! Я бы хотел, чтобы русские доехали живыми и знамя Сассекского королевского полка не было опозорено их кровью.

Утопающий в зелени и цветах городок жил своей жизнью. Бежали в школу дети. Спешили на службу чиновники. Шли с рынка нагруженные снедью женщины. На ступенях собора фотографировались молодожены.

А по улицам пробиралась колонна грузовиков. В открытых кузовах разношерстно, но прилично одетые люди. Заметив стоящий под парами паровоз, многие забеспокоились.

– Куда это нас?

– А черт его знает!

– Говорят, в другой лагерь.

– А в Союз не хочешь?

– Да брось ты! Хотели бы отправить, давно бы это сделали.

– Не забывай, с кем имеешь дело. Это же англичане, они слова в простоте не скажут.

– Да на что мне их слова?! Живем же, братцы. Живем! Что еще надо? У меня жена скоро второго парня родит. Мне о хлебе надо думать, о крыше над головой, о работе.

– Крыша у тебя будет. Деревянная. Из трех досок, – мрачно заметил кто-то.

– Ну вы, женатики, кончайте народ баламутить! На дворе сорок седьмой год, англичане со Сталиным на ножах, а вы никак не успокоитесь. Никому мы не нужны. Лично я женюсь на итальяночке и стану виноделом.

– Винодело-ом?! Что ты в этом понимаешь? Вино – это тебе не самогон из табуретки.

– А моя Оленька говорит по-итальянски. Ну, скажи, Олюшка, как будет по-итальянски мама? Моя мама?

– Мама мия, – доверчиво улыбнулась малышка.

– Ах, ты моя золотая! А как будет папа?

– Да будет тебе, – горделиво огляделся отец. – Папа – он везде папа. Правда, доча?