Владимир Угрюмов - Дикий

— «…Предположим, что вы сидели в обществе или в клубе и играли в карты; кто-нибудь, руководствуясь целью вас оскорбить хотя бы ценою заведомо ложного обвинения, говорит вам: „Милостивый государь, вы передернули“. Как доказать, что этого не было? Вернуть фактов нельзя, а потому немыслимо наглядно подтвердить, что ваша мётка была безупречной. Больше того, разве значительная часть ваших друзей и знакомых, подавая вам руку при встрече, не подумают: „Бог тебя знает, может быть, ты и впрямь передернул!“ Это так именно и будет, потому что могущество неопровергнутой клеветы безгранично. В таких случаях нет иного способа реабилитации, как заявить всенародно: „Меня обвиняют, что деньги я поставил выше чести; смотрите, честь для меня так высока, что я ставлю ее выше жизни“. Такова скрытая ценность дуэли…»

Закрываю книгу и стараюсь думать о дуэлях. Не получается. Да и ни к чему. Одно ясно — передергивали в карты графы и князья. Иначе о чем базар? Поэтому и старались жить по понятиям. Для этого правила и составлялись. По ним дуэль между дворянином и недворянином недопустима… Себя я не помню еще, но прадед был казаком. Выходит, его хлипкий дворянчик мог обмануть, оскорбить, увезти женщину, а на дуэль его — нет, не по правилам! За такие правила дворян и перегрохали всех после революции. Выбросили из Крыма в море… Помню я Крым, что-то такое помню я связанное с Крымом. Нет, не могу я вспомнить про Крым ни фига…

Выскочив из поезда под моросящий дождик, я как можно быстрее перешел вокзальную площадь и, найдя телефон-автомат, стал набирать номер, который мне дал Анвер. Сперва оказалось занято, и, подождав пару минут, я набрал номер снова.

— Можно Андрея? — спросил я, когда трубку наконец сняли.

Женский голос ответил, что его пока нет, и спросил — кто звонит? и что передать? Я ответил, что позвоню позже, и повесил трубку.

В Харькове уже чувствовалась настоящая осень. Если в Крыму полдня я ходил в рубахе, то тут требовалась для комфорта кожаная куртка. Такая у меня имеется — значит, дела не так уж плохи.

Сейчас только девять утра, а Андрей уже смылся. Надеюсь, никакие неожиданности меня не встретят. Пусть только попробуют. На мне кожанка, а под кожанкой ствол. Удобные джинсы и штатовские модельные туфли с наворотами. Спортивная сумка через плечо — вот и весь образ. В поезде перед прибытием я нацепил под куртку галстук. Все-таки Харьков — миллионный город.

В девять утра под дождем гулять тоскливо. Но гуляю, ищу какое-нибудь кафе, где можно перекусить и скоротать время. Смотрю на вывески. «Цырульни», «перукарни», много вывесок на украинском языке, но народ говорит по-русски, а сам центр города похож иногда на Петроградскую сторону.

Вот и кафе. Открываю стеклянную дверь. На стенах деревянные панели. Оформители выжгли на них сказочных жар-птиц. Беру вареники. Тарелка дымится.

— Такой молодой импозантный мужчина, — что-то говорит щекастая буфетчица с тугой косой не по возрасту.

— Не понял?

— Может быть, водочки?

— Да что вы! В такую рань, — смеюсь я и беру чай.

Сажусь за стол из струганых досок и стараюсь есть не спеша. Да, сейчас в Хохляндии черт ногу сломит от национальных заскоков. Всякие «рухи», «беркуты», к ним менты и омоновцы, своя армия в советских погонах… Но до народа на улицах они не докапываются. В основном патруль из себя изображают. Следят за дорогами и сшибают бабки, как гаишники в России… В Крыму было на этот счет классно — ментов вообще не видно. Они только вылезают на трассу на пару часов посшибать деньгу, и все. У них у всех дома и большие огороды. Им охраной порядка заниматься некогда…

Так в праздных размышлениях проходит время. День постепенно разгулялся, показалось солнце. Брожу по центру, похожему на Питер местами, скорее людьми похож, говорящими по-русски. Захожу в другое кафе, курю, сидя над чашкой кофе, думаю. Как там сейчас Лика? Если любит меня, то случившееся будет для нее тяжелым ударом. Лучше б не любила. Если, конечно, Анвер не проболтается. Но он не должен. Это не игрушки…

Направляюсь в толпе к универмагу, дальше иду по проспекту, поднимаюсь вверх. Нет, не Питер это, где улицы ровные, на одной плоскости… Вот и театр с белыми колоннами. Сто лет не был в театре. До колонии меня Нина часто таскала. Возле театра сквер — гуляю по нему. Тут и зоопарк. Захожу. Животные в клетках. Уныло смотреть на них и неинтересно. Грязные медведи сидят в собственном говнище. Остатки жратвы валяются. Так, наверно, с говнищем и едят. Звери похожи на зэков и бичей — подневольные и несчастные. Но только не птицы. В высоких клетках редкие птицы мира. Читаю таблички. «Балийский скворец. Встречается только на северо-западе острова Бали, расположенного у восточной оконечности острова Ява». Откуда только добыли парня и что он тут, в Харькове, делает?.. Покупаю мороженое, надкусываю. Ленинградское, конечно, лучше. Читаю таблички дальше. «Мадагаскарская сипуха. Места обитания этого вида сходны с таковыми мадагаскарской толстоклювой кукушки. Это первичные влажные тропические леса преимущественно на северо-востоке страны. Известны встречи мадагаскарской сипухи в лесу Сианака близ Таматаве и на полуострове Масуала…» Желтых листьев на дорожках зоопарка еще не много, но деревья желтые, и скоро повалит листва. А вот и нечто вроде скалы за высоченной решеткой. Не видно никого на поддельной скале. Читаю: «Андский кондор». Снова поднимаю голову и… вижу два немигающих зрачка, словно два лучика, пронзающих меня. Вдруг распахиваются черные с синим крылья на вершине скалы, и кажется — холодное осеннее небо начинает падать…