Владимир Угрюмов - Дикий

Мы курим и молчим некоторое время. Какой красивый день вокруг! От дома доносится запах дымка — это парни от безделья затеяли шашлыки.

— Дело действительно серьезное, — продолжает Анвер. — Надо парней готовить. Станем тебя отбивать.

За спиной раздается шорох, и мы с Анвером резко оборачиваемся. Это Леха стоит за нашими спинами, переминается с ноги на ногу.

— Ты почему подслушиваешь? — спрашивает Анвер зло.

— Так шашлыки готовы… Хотел позвать, — мямлит бодигард, продолжая вдруг с возмущением, даже с яростью: — Да мы их, блядей! Босс! Они кровью захлебнутся — хер у них что выйдет!

Я только криво усмехаюсь:

— Если б у меня имелось человек двадцать таких, как ты, то мы б половину охотников выбрали… — Леха улыбается, услышав комплимент. — А вторая половина нас убрала б, — заканчиваю фразу. — Ты иди пока. Мы договорим.

Бодигард возвращается и начинает накрывать на стол, а я тем временем рассказываю, как взял наркоту. Говорю все честно, без утайки. Анвер надолго задумывается и предлагает наконец:

— Давай сожжем эту дрянь? Свидетелей нет, не будет и доказательств. А так наркотики все равно засветятся рано или поздно.

— Этим людям не нужны доказательства. Они найдут способ меня отсюда выдернуть. Представим, что я даже не расколюсь после их допросов. Все равно они меня грохнут — тут даже и сомневаться не стоит… А тебе, брат, воевать со всей этой сворой бесполезно. Только людей погубишь. Себя и Лику… Речь идет об очень крупных деньгах. За них есть кому повоевать по-настоящему. Да и после вас останется свободная территория. Тоже дело… — Я стараюсь найти слова поубедительней. Анвер сидит ко мне вполоборота, с виду спокойный. Только нервно глотает слюну — видно, как на шее кадык ходит ходуном. — Вы же, насколько мне известно, наркотой не занимаетесь. Как бы негласный запрет у вас… Ты прекрасно знаешь, как это опасно… — Следующую фразу я готовлю долго. За это время мы вчера ползала замочили. — Я поэтому должен уехать. Ничего тут не поделаешь. Ты мне поможешь, если тебе удастся быть в курсе дела. И сообщать. А меня это спасет. — Я шлепаю по ремню, за которым находится ствол. — Меня спасет, если я выйду на верхушку, на дельцов, принимающих решения… Если смогу их убрать, тогда появится реальный шанс выпутаться. Я тебе точно говорю — иначе погибнете все вы, я, может и Лика пострадать. — Все, я замолкаю, более убедительных аргументов у меня нет.

— А как же Лика? — помолчав, спрашивает Анвер. — Я уже привык видеть вас вместе.

Я не знаю, как ответить. Так и отвечаю:

— Не знаю. Но что-нибудь придумаю. Ты ей пока ничего не говори.

Анвер наклоняется ко мне и обнимает за плечи.

— Ты настоящий брат. — Я чувствую в его голосе правду. — Но… Не знаю… Может, врежем им вместе, брат, а?

— Нет! К этому больше не возвращаемся, — стараюсь отвечать жестко. — У тебя есть Лика. Хоть кто-то должен быть счастлив в этой жизни!

Мы закуриваем и сидим молча. Доносится запах кофе — горьковато-сладкий, турецкий. Он смешивается с запахом чуть подгоревшего шашлыка.

— Пару дней мне собраться хватит. Надо подумать и подобрать город. Жечь наркоту пока не стану. Не знаю как, но она еще пригодится.

— Ладно, брат. Когда решишь, я помогу перевезти.

От шашлыка отказываюсь. Аппетит пропал.

— Прогуляюсь, — говорю. — Выпью апельсинового сока.

— Апельсиновый сок — дело очень важное, — улыбается Анвер в ответ, и это получается у него несколько вымученно.

На экране красивая женщина шуршит платьями и мучается в Крыму. Злой белогвардейский контрразведчик в портупее и с наганом достает всех, а красный чекист в пыльном белом костюме любит женщину тайной любовью интеллигента или великого князя. Под пронзительную музыку трамвай увозит женщину, а за ней несутся насильники. Осенний Крым на экране и такой же Крым наяву…

Мы сидим с Ликой в кинотеатре, и, кроме нас, в зале еще человек пять. Когда-то я видел это кино, как и миллионы советских граждан. Всей стране было дело до минувших времен и выродившейся красоты. Теперь красивая артистка толстая, живет, видел по телевизору, в Нью-Йорке, мается. Теперь стране нет дела до ее крымских дел. Страна делится, делит. В стране мочат направо и налево. Мокрая демократия от Тикси до Кушки. Беспредел. Эволюция, борьба видов. Схватка позвоночных. Нет Врангеля и генерала Фрунзе. Но остался полуостров Крым, и так же хочется любви, и так же пули не дают любить… «Море, море», — говорю я себе. В случайной книжке прочитал — если не хочешь ни о чем думать, то постарайся себе представить море. Я представляю море и все равно думаю…