Владимир Угрюмов - Дикий

Еще не знаю отчего, но вскакиваю с кровати, хватаю оружие и досылаю патрон в патронник. Встаю возле окна, прижавшись к стене, и только тогда начинаю понимать происходящее. Во дворе останавливается машина, из которой мирно вываливаются анверовские парни с пакетами и свертками. Вид у них миролюбивый. Да и Лика вместе с ними. Я толкаю раму и высовываюсь из окна. Лика и парни приветственно машут мне. Я им отвечаю, прячу оружие за ремень и иду навстречу…

Мы стоим друг против друга и молчим.

— Теперь все должно быть хорошо. Правда?

Лика поднимает голову, и в ее глазах я читаю искреннюю надежду. Мне становится действительно хорошо и просто, и я смеюсь в ответ:

— Конечно, Лика. Все уже хорошо!

— Сейчас ребята сделают шашлыки. У нас в саду мангал есть. Ты с ними подружишься.

— Шашлыки так шашлыки.

Иду знакомиться с парнями. Жмем друг другу руки, а один из них, Леха, у которого я пушку отобрал, хвастает, что у него еще одна есть, и обещает мне достать патроны к ТТ.

Уже мирный дымок струится между деревьями, среди которых я замечаю и груши. Я так их любил когда-то в детстве… К вечеру парни уезжают поддатые и довольные. Так можно и друзьями стать, хотя одна мирная встреча еще ничего не значит.

Сидим с Ликой в саду и молчим. Да и без слов покойно на душе. Южная ночь наступила быстро, и яркие звезды уже накалились в вышине. Лика кладет мне на плечо голову, но я побеждаю себя и отстраняюсь. Бормочу что-то про апельсиновый сок и холодильник. И вот мы пьем этот несчастный сок. Он очень холодный, он остужает, — теперь я уверен, что не должен переходить черты, за которой начинается несвобода, ведь именно несвободу приносят нам чувства, когда мы не сдерживаем их… Мы разговариваем. Лика шутливо жалуется на Анвера, который всегда разбирался с парнями, которые нравились ей и которым нравилась она. Я что-то шутливо отвечаю. У меня давно не было женщин, но с Ликой мне не хочется, как с обычной женщиной на ночь… Конечно, я не произношу этого вслух.

— Понимаешь, Лика. Еще не время…

Пытаюсь еще что-то сказать, но девушка закрывает мой рот ладонью. Ее длинные, до талии, черные волосы рассыпаны по плечам. Они пахнут чем-то легким и чистым, осенними садами, горным воздухом. Лика ниже меня даже на каблуках. Я боюсь касаться ее… Так мы стоим, кажется, вечность.

— Ты не думай, — нежно говорит она. — Я все понимаю. Я буду ждать…

Утром ни свет ни заря приехал Анвер. За чашкой кофе он рассказал, как на рынок Джанкоя неделю назад приехали «черные», торгуют мороженой рыбой.

— Наши пытались с ними поговорить, но те пригрозили ружьями, — поясняет Анвер.

— Где они остановились — знаешь? — спрашиваю я.

Анвер называет их номера в гостинице и объясняет, где остановился «пахан» торговцев. Оставляю ТТ дома — хватит с них и Женькиного револьвера.

— Поехали! — говорю я, и мы едем.

Когда Анвер останавливается возле гостиницы, я прошу его остаться в машине, и он сперва протестует, предлагая позвать ребят, но я отмахиваюсь и открываю дверцу «девятки».

Гостиница обычная. Сельская. В два этажа. И администратора не видно — это хорошо. По каменным ступеням, покрытым ковровой дорожкой, поднимаюсь на второй этаж и иду по коридору, ищу нужный мне номер. В конце коридора окно, сквозь которое пробивается солнце, высвечивая в гостиничном воздухе бесконечные пылинки, их медленное, словно сон, движение… Останавливаюсь возле двери, прислушиваюсь и негромко стучу костяшками пальцев. Раздается скрип пружин — это кто-то сползает с кровати. Через мгновение дверь открывается, и я вижу перед собой заспанную рожу кавказца. Впрочем, что мне его разглядывать? С ходу бью «черного» стволом револьвера в солнечное сплетение. Тот складывается, словно шезлонг на пляже, — добавляю ему в затылок. Еще один торговец делает попытку проснуться, но это у него не получается по двум причинам. Пить надо меньше. Или больше! На столе толпятся пустые бутылки и, будто Мамай прошел, валяются объедки, остатки неопрятной трапезы. Это причина первая. Причина вторая — рукояткой бью «черного» по башке. Первого волоку в кровать обратно и, связав за спиной руки подвернувшимся шнуром, добавляю для верности рукояткой в затылок. Спите дальше, дорогие нацмены! Иду в следующий номер. Потом — в третий и четвертый. С каждым разом техника движений все лучше и лучше. Стволом в живот, рукояткой в затылок. Всех-то дел пятнадцать минут! Чурки напились вчера и открывали не спрашивая.