Геннадий Паркин - Уран для Хусейна

Витька сообщал, что из Москвы наконец пришел долгожданный ответ на многочисленные жалобы, срок сократили наполовину, а поскольку половина истекла накануне, его тут же погнали в шею, даже очередную пятнашку в изоляторе не успел досидеть. Поэтому мне надлежит прямо из Валмиеры дуть в Ригу, где в шесть вечера он будет ждать у входа в кинотеатр на улице Суворова.

Известие обрадовало. До сих пор я толком не определился, чем же заняться, куда ехать, где жить. Произошедшие за последние годы перемены здорово кружили голову, вроде бы и дождался своего часа, но перемены же и пугали. Точнее, заставляли воздержаться от необдуманных решений и сперва хорошенько присмотреться, что к чему. Одному этим заниматься трудновато, а вдвоем все по легче, тем паче Князь писал, чтобы о деньгах я не думал и до встречи с ним в авантюры не впутывался.

До Риги меня довезли на стареньком «Москвиче» вентспилсские ребята, подъезжавшие к зоне по арестантской надобности. Доставили прямо на Суворова, высадили у крохотного уютного кафе неподалеку у кинотеатра. Там я до назначенного Князем времени и просидел, истратив на кофе с коньяком щедро выданные «хозяином» сорок рублей. Именно столько наваливало государство нашему освобождающемуся брату в качестве выходного пособия. На шмотки, еду и крышу над головой немного не хватало, зато хватило на три чашки кофе и сто пятьдесят коньяку. Заплатив по счету, я понял, что не приди Князь к месту встречи, без криминала не обойтись. Но Витька появился вовремя.

— Да-а, не Микки Рурк, — оглядел он меня с ног до головы, покосившись на рекламный плакат суперэротического боевика «Девять с половиной недель», под которым мы и встретились, — видок у тебя того-с, подгулял.

За четыре года шмотки, естественно, слегка вышли из моды и подгнили, и потом целую неделю перед освобождением я беспробудно пьянствовал, самогону в зоне было завались. Но Витька сам-то выглядел ожившим покойником. Белый как снег, лысый, худой, только что одет с иголочки.

— Пошли, — Князь кивнул в сторону ярко освещенных витрин комка. — Будем из тебя человека делать.

Полчаса спустя, переодетый во все новое и фирменное, я вошел вслед за Князем в холодный и мрачный подъезд старого шестиэтажного дома, фасадом глядевшего на кинотеатр, у которого мы встретились. Обитую кожей дверь с почерневщей медной табличкой Витька открыл своим ключом и приглашающе подтолкнул меня в прихожую:

— Прошу, только ноги вытирай, Илонка у меня чистоплюйка…

О хозяйке квартиры, Витькиной подруге Илоне, я слышал еще в Даугавпилсе. Князь многое о ней рассказывал, особенно когда получал из Риги очередное письмо. Незадолго до Витькиного ареста они чуть не поженились, Илона хотела и в тюрьму приехать на роспись, но Князь от брака воздержался. Хотя, по моему разумению, если кого из женщин и любил, так только мать и свою рижскую подружку.

— Привет. — В гостиной, куда я чуть погодя вошел, оторвалась от сервировки обеденного стола миниатюрная блондинка с удивительными ямочками на щеках. Такой я Илону и представлял, разглядывая присланные ею Витьке фотографии, выглядела она значительно моложе своего тридцатника.

В двухкомнатной квартире Илона жила одна — родители ее погибли, догадавшись в шторм отправиться на яхте в открытое море. Дважды она ходила замуж, но дольше года ни с кем из мужей не жила, а повстречав Князя, вообще о других мужчинах позабыла. Все мечтала, чтобы Витька на ней женился, делая для этого все возможное и невозможное.

Уселись за стол, Князь хлопнул шампанским. Выпили за долгожданную свободу, за любимых женщин, за тех, кому еще мотать и мотать срок, потом заговорили о делах насущных.

— Чем заняться думаешь? — поковырял Витька вилкой какой-то странный на вид, но очень вкусный салат. Я честно пожал плечами — готовила Илона просто здорово, и отвлекаться от давно не виданной вкуснятины не хотелось. Тем более, отвечать-то было нечего.

— Ничего, может, оно и к лучшему, — задумчиво повертел Князь в пальцах пустой бокал, — значит, так… Утром едем в Таллинн, надо мать повидать и кое-что дома забрать. Потом вернемся в Ригу, поможешь с одним делом.

Об этом самом деле я примерно догадывался. Князь спал и видел, как доберется до спровадившего его на червонец Щетины. Кроме того, некогда он поминал о припрятанных в Минске трех центнерах серебра, всерьез рассчитывая, что я, освободившись на пять лет раньше его, позабочусь о кладе и превращу его в твердую валюту. Серебро вроде бы долгие годы таскал с работы мастер гальваники минского завода «Калибр», но таскать-то таскал, а продавать боялся. Князь каким-то чудом о боязливом несуне пронюхал, купил все оптом за сущие копейки, но реализовать не успел, вскорости пыхнув со Щетининой подачи в Пскове. Металл так и остался в моем городе, стоил по нынешним временам весь этот сильвер тысяч шестьдесят долларов, а может, даже больше.