Андрей Дышев - Отходной маневр

Девушка послушно встала и вышла из комнаты. Едва за Лерой закрылась дверь, он сказал:

— Хватит, отдыхай. Тебе это совсем не нужно.

— Почему же. Очень даже нужно. Я хочу обуздать своей колоссальной энергией сноуборд, — сказал я, скрывая под иронией свой истинный замысел.

— Зачем?

— Чтобы спускаться с очень крутых склонов. Можно сказать, с отвесных склонов.

— Ты имеешь в виду какой-то конкретный склон? — спросил Альбинос, взял стакан из темного стекла и сделал глоток чая.

— М-м-м… Да.

— Южный склон Крумкола? — не глядя на меня, уточнил Альбинос и сделал еще глоток.

— Ты отгадал.

— Не ты один хочешь оттуда спуститься. Такое желание возникает почти у всех новичков. Не боишься сломать себе шею?

Альбинос пристально смотрел на меня. Я подумал, что эта его привычка оставляет впечатление, с одной стороны, прямолинейности и открытости характера, а с другой — вызывающей агрессивности.

— Хорошо, я тебя научу, — произнес он.

За окном окончательно стемнело. Начал завывать ветер.

— Метель, — произнес Альбинос. — Это хорошо. На склоны нанесет много снега. И тебе будет легче.

— Легче учиться? — уточнил я, подливая себе чая.

— Многим не хватает на это целой жизни. Одним — ума. Другим — смелости… Я еще не знаю твоих способностей.

Лера принесла плед и накрыла им плечи Альбиноса.

— Если идет снег, значит, опустится температура? — спросила она его.

— Не обязательно. Иногда снег является предвестником теплой погоды.

Он встал из-за стола, недвусмысленно давая понять, что пора и честь знать. Мне пришлось тоже подняться.

— Лера проводит тебя в твою комнату, — сказал он и подошел к окну, деланно всматриваясь в ночную мглу.

Мы с Лерой вышли в коридор. Я почувствовал легкое движение холодного воздуха — наверное, где-то была открыта форточка. Света от двух медных «факелов» для всего коридора явно не хватало. С трудом можно было разглядеть темные двери с медными фигурками. Теперь я понял, почему комнаты были обозначены не цифрами.

— А тебе здесь не страшно одной? — спросил я.

— Одной? — удивилась Лера и пошла впереди меня в самую мрачную часть коридора. — А с чего ты взял, что я здесь бываю одна?

— Так, подумалось, что вдруг ему надо будет куда-то уйти… Значит, вы живете здесь вдвоем?

Лера не ответила. Она остановилась напротив двери, на которой с превеликим трудом можно было разглядеть фигурку птички.

— Вот твоя комната, — сказала она, но не открыла дверь и не показала мне кровать, как следовало бы поступить хозяйке дома. Мне показалось, что Лера боится остаться там со мной наедине. Она уже повернулась, чтобы уйти, как я взял ее за руку.

— Спасибо за комбинезон. Мне он очень понравился. Я полдня сегодня переживал, что не увижу тебя больше и не смогу вернуть тебе долг. Значит, я должен тебе за комбинезон, плюс сто долларов, которые ты дала мне в баре, и еще плюс тысячу евро…

— Какую тысячу евро? — — удивилась Лера, как мне показалось, не слишком убедительно.

— Что значит «какую», — пожал я плечами. — Которую ты положила в карман комбинезона.

— Я ничего тебе не клала… — Она опустила глаза.

— Странно, — ответил я, уверенный в том, что девушка лжет. — Когда я расплачивался за доску, нашел в нарукавном кармане тысячу евро.

— Откуда у меня евро? — пожала плечами Лера. — Действительно, откуда у тебя может быть европейская валюта? — пробормотал я и взялся за тяжелую и холодную дверную ручку. — Это она французам нужна. Или, скажем, немцам…

Мы оба рассмеялись. Лера повернулась и пошла по коридору.

Моя комната была узкой, без окна. Лампочка, висящая у самого потолка на голом проводе, давала оскорбительно мало света. Большую часть комнаты занимали поставленные друг на друга столы, табуретки; в углах пылились какие-то скрученные в рулоны плакаты и наглядные пособия, похожие на трофейные знамена. На полу стояли кривые стопки потрепанных книжек и тетрадей. У самой двери меня ждала заправленная казенным одеялом койка. Я сел на нее, покачался под скрип пружин… Очень любопытная парочка. Очень любопытная…

Спать не хотелось. Я встал и принялся бродить по комнате. Нечаянно задел ногой стопку мятых тетрадок. Поднял несколько штук. В уголке каждой был наклеен бумажный квадратик с отпечатанными на нем фамилией и именем. «Лышенко Лена», «Шемеров Вова», «Дацык Алена»… Я открыл одну из них. Сначала мне показалось, что тетрадные листы исчерканы и изодраны бессмысленными каракулями. Но нет, это такой почерк. Очень плохой почерк, едва можно разобрать буквы. Слова идут вкось и вкривь, проваливаясь под строчку, взлетая над ней, наезжая на край листа и сваливаясь куда-то вниз… «Я человек. Я человек. Я человек. Я человек. Я человек…» Я перевернул измочаленную шариковой ручкой страницу. На второй то же самое, тот же бесконечный ряд самоубеждения: «Я человек». И на третьей странице, и на четвертой… Я только на мгновение представил себе обиженного Богом ребенка, склонившегося над тетрадкой и выводящего своими неповоротливыми пальцами малопонятные ему слова, наполненные самым смелым и сильным утверждением. Сколько в каждом движении руки было невысказанной, неосмысленной жажды быть таким же, как все на земле!