Андрей Дышев - Отходной маневр

— Мне стало ясно, что вам просто необходимо расстаться на несколько дней, чтобы загасить опасные эмоции, — сказал Никулин, поднося мне фужер с водкой. — Мы с Иришей поспорили, через сколько дней ты догадаешься, что она прячется у меня. Ириша сказала, что через четыре. Я сказал… Ириш, я что сказал?

— Ты сказал, что через шесть.

— В итоге мы оба продули, — подытожил Никулин. — Мы завысили твои способности. Ты раскусил нас на десятый день.

— Извините, — произнес я и взял фужер.

— До дна! До дна! — начала скандировать Юля. Никулин сделал погромче музыку и погасил верхний свет, оставив только бра.

— Ты на меня сердишься? — тихо спросила Ирина. — Я ведь тоже на тебя очень сильно обиделась! Звоню тебе, а поднимает трубку какая-то барышня, да еще так нагло заявляет, что ты в ванной…

— Она умерла, — произнес я, но Ирина, кажется, меня не расслышала. Юля повисла на шее у Никулина, он подхватил ее за талию и стал кружить по комнате. Юля завизжала, с ее ножки свалилась туфелька.

— Представляешь, — продолжала оправдываться Ирина, — — Никулин звонит мне и говорит: «Меня положили в первую городскую больницу с воспалением легких». Я спускаюсь вниз, а он стоит у подъезда. В общем, он меня уболтал, чтобы я немного пожила у него. Так, говорит, будет лучше для вас с Кириллом. Мы с Юлей устраивали дни национальной кухни: то итальянские блюда готовили, то французские… А ты как?

— Ничего, — ответил я. — Катался на сноуборде.

— Везет! А я тут скучала по тебе. Несколько раз порывалась позвонить тебе на мобильник, но Никулин удерживал. Говорит, сеанс терапии надо пройти до конца… А ты что ж плачешь?

— Тебе показалось. Наверное, глаза отвыкли от света…

Я закрылся от Ирины фужером и стал медленно-медленно пить холодную, как талый лед, водку. Ирина смотрела на меня, ее глаза наполнялись немым ужасом. Я видел их через стекло фужера, и они казались искаженными, разбитыми на кусочки.

— Что-то здесь очень жарко, — произнесла она и устремилась к окну. Отдернула штору, потянулась к форточке, распахнутой настежь, но тотчас опустила руки и закрыла ими лицо. У Юли слетела вторая туфелька. Никулин громко смеялся. Оба повалились на диван… Ирина подошла ко мне. Она часто и глубоко дышала, и ее беспокойство стремительно росло, как у кошки, чувствующей приближение природного катаклизма. Она уловила, какая чудовищная тяжесть стояла за моей спиной, она начала различать шрамы на моем лице, и седину на висках, и кровавые пятна на кровавом комбинезоне, и неумолимое сближение с некой неизвестной ей истиной уже представлялось трагедией, которую ей надлежало пережить.

— Я люблю тебя, Кирилл, — произнесла она, чтобы хоть как-то защититься, как-то сохранить себя, и прижалась ко мне, чтобы не видеть моих глаз.

А я стоял посреди комнаты, глядя, как кружится Юля, как ее тонкая фигура отражается на стекле многочисленных бокалов и бутылок, и мне казалось, что откуда-то снаружи, из-за темного окна, на бесплотных танцовщиц с болью и тоской смотрит Альбинос в белой плащанице.