Марина Воронина - У смерти женское лицо

Катина одиночная палата была расположена на пятом этаже — это был очень высокий пятый этаж, вдобавок подпертый снизу вестибюлем, приемным отделением и гаражом для машин «скорой помощи», так что его можно было с чистой совестью считать шестым, а за дверью, скромно подобрав под себя длинные ноги, день и ночь сидел на стульчике молодой человек в строгом сером костюме и накинутом на плечи белом халате. Конечно, это не мог быть один и тот же человек, но Кате ее охранники казались одинаковыми, как близнецы. Она ничуть не обольщалась по поводу своих возможностей — одной и без оружия ей было так же невозможно нейтрализовать дежурившего за дверью эфэсбэшника, как и выпрыгнуть с пятого этажа.

Поэтому она отдыхала и набиралась сил, предоставив событиям идти своим чередом и ожидая... сигнала?.. знака?.. чего-то, что подсказало бы ей, что настало время действовать. Она почему-то была уверена, что не упустит свой шанс, когда тот подвернется.

Через день ее выписали. Пока сестра в отделении оформляла бумаги, Катин страж куда-то исчез, сделав это так незаметно и тихо, как будто был просто голографическим изображением, которое исчезло, как только выключили проекционный аппарат. Катя некоторое время озиралась по сторонам, почти надеясь увидеть его притаившимся за каким-нибудь выступом стены, но в конце концов пришла к выводу, что охрана снята. Это уже было похоже на шанс, но Катя чувствовала себя основательно сбитой с толку: они что, не знают, с кем имеют дело? Или это какая-то странная игра?

Ответ обнаружился внизу, в приемном отделении, где навстречу Кате, широко улыбаясь, шагнул Колокольчиков. Выглядел он, как всегда: банковский сейф, для смеха выряженный в человеческую одежду. По случаю радостного события, каковым, вероятно, являлся Катин переезд из больничной палаты в камеру следственного изолятора, он был втиснут в пиджак, из-под которого кокетливо светилась белоснежная рубашка, и — аплодисменты! — галстук. Картину немного портил пластырь на затылке, но спереди этого не было видно. Бывший оперуполномоченный был вооружен большим букетом и какой-то коробкой. Катя с растущим удивлением разглядела, что это были конфеты. — С каких это пор работники наших доблестных спецслужб ходят на задание с цветами? — вместо приветствия спросила Катя, прикидывая, в какую сторону податься. Ей вдруг стало тоскливо. Бегать не хотелось, и не хотелось прятаться, а хотелось, наоборот, чтобы Колокольчиков принес цветы не для отвода глаз, а по-настоящему, и посадил бы ее в такси, и отвез домой... «Ну, конечно, — с горькой иронией сказала себе Катя, — домой, куда же еще?» Она попыталась припомнить, где и при каких обстоятельствах выпустила из рук свою спортивную сумку, но не смогла. Да и какое это имело значение? Так или иначе, сумка теперь была недосягаема — пистолет, документы, деньги... больше двадцати тысяч, черт бы их побрал. И куда теперь бежать? Правильно, домой, потому что дом — это место, где тебя всегда ждут. Кто ждет — это уже вопрос, но ждут непременно.

— Цивилизуемся помаленьку, — со смущенной улыбкой ответил на Катин вопрос Колокольчиков и протянул ей букет и коробку.

— Вот не знаю, зачем мне в камере цветы, — пожала плечами Катя. — Конфеты — это ладно, это я с соседками поделюсь, они меня сразу залюбят и не станут класть спать возле этой... как ее...

— Возле параши, — подсказал Колокольчиков. — Только я не пойму, с чего это ты в тюрьму засобиралась?

— А куда? — опешила Катя. — Вызов, что ли, из Голливуда пришел? Так тогда здесь бы Спилберг стоял, а не ты...

— Куда, куда, — ворчливо передразнил Колокольчиков. — Цветы возьми, террористка. Что я с ними стою, как отвергнутый любовник? Домой поедем.

Катя машинально взяла букет и коробку.

— Как — домой? — спросила она. — К кому домой?

— К тебе домой. На машине, — буркнул Колокольчиков.

Он наклонился и вытащил из-под скамейки спортивную сумку. — Вещички твои я прихватил. Поехали.

Кате захотелось ущипнуть себя за руку, но она не стала этого делать, а молча и послушно двинулась за широко шагавшим Колокольчиковым.

У подъезда их, как и мечталось Кате, дожидалось такси. Колокольчиков галантно усадил ее на заднее сиденье, подал ей букет и поставил рядом с ней сумку. Сам он устроился рядом с водителем.

— Старый Арбат, — коротко скомандовал он, и машина тронулась.

— Послушай, старлей, — взмолилась Катя, — объясни, наконец, что все это значит.

— Перестань называть меня старлеем, — сказал Колокольчиков. Он не обернулся, но по движению его щеки Катя догадалась, что он поморщился. — Во-первых, я давно капитан, а во-вторых, ты мне не подчиненная и не подследственная.