Марина Воронина - У смерти женское лицо

Катя ползла уже некоторое время.

Ей очень мешало то, что под ней был скользкий, отлично отциклеванный и покрытый толстым слоем прозрачного лака паркет — в данный момент она предпочла бы корявый отечественный асфальт, а еще лучше просто землю, мягкую землю с пучками травы, чтобы было, за что ухватиться. Тело не болело, она его просто не ощущала, то есть ощущала, но как некую мертвую, холодную и мокрую тяжесть, управлять которой было мучительно трудно.

Она видела, что Колокольчиков почти совсем потух. Гоша взял его в оборот с такой прытью, что можно было только позавидовать, и Катя понимала, что ее очередь не за горами. Бывший старлей дал ей пару минут жизни, появившись, как герой телесериала, в самый драматический момент... Фактически, он дал ей шанс, и Катя собиралась посмотреть, сможет ли она им воспользоваться.

Комната была буквально набита оружием. В дальнем углу, наполовину скрытый портьерой, лежал Катин «стечкин» с глушителем, под шкафом возле двери валялся «Макаров» Колокольчикова и, кроме того, где-то под столом наверняка обретался пистолет Щукина. Находись Катя в добром здравии, ей ничего не стоило бы завладеть любым из этих стволов, но сейчас об этом не могло быть и речи, поскольку весельчак Гоша отмочил отличную шутку, превратив Катю в некое подобие мыслящей, да и то смутно, отбивной котлеты. О лихих прыжках и молниеносных выпадах приходилось забыть — на время, а возможно, и навсегда, если только она не сумеет в ближайшие минуты предпринять что-то радикальное.

Оставался «браунинг» Головы.

Изящная никелированная игрушка валялась там, куда ее невзначай оттолкнули ногами дерущиеся, — метрах в трех от того места, где лежала Катя. Отсюда было прекрасно видно, что курок взведен — оставалось только прицелиться и нажать на спусковой крючок.

Но прежде всего, разумеется, пистолет нужно было достать.

Катя поползла.

Если Колокольчикову способ ее передвижения напомнил выброшенного на берег кита, то самой себе Катя казалась громадным слизняком, на которого кто-то неосторожно наступил тяжелым ботинком. Господи, подумала она, он же меня всю переломал! Почище автомобильной катастрофы, ей-богу... Она никогда не думала, что проползти несчастных три метра, подтягиваясь на руках, так трудно. Это была работа примерно такого же масштаба, как возведение пирамид, но в конце концов Катины окровавленные пальцы все же сомкнулись на ребристой рукояти, еще хранившей тепло Гошиной ладони. Катю передернуло от невольного отвращения — в этом тепле было что-то грязное, непристойное, атавистически-тошнотворное, словно она вдруг ухватилась за эрегированный пенис гигантского паука, если у пауков есть такая деталь, как пенис. «Должна быть, — подумала Катя, лежа на боку и пытаясь поймать в прицел голову толстяка, — они же двуполые. Хотя кто их там знает, как они этим занимаются...»

Побагровевшее от усилий лицо Гоши было искажено яростной гримасой, остатки волос торчали над ушами нелепыми прядями, очки съехали в сторону, борода растрепалась, а на лбу выступили крупные капли пота. Он пыхтел, стонал и покряхтывал от натуги, пытаясь заломать здоровенного Колокольчикова, который, вопреки всем законам природы, все еще был жив и даже умудрялся оказывать Голове какое-то сопротивление. Это казалось мистикой, хотя Катя отлично видела подсунутые под удавку пальцы своего старого знакомого, посиневшие и вздувшиеся выше пережавшего их провода. Наверное, дело было в самом Голове — он был похож на сказочного монстра, которому не может противостоять никто, и Кате на секунду показалось, что ее ползанье ни к чему не приведет — чудовище можно было застрелить только серебряной пулей.

Посмотрим, подумала Катя.

— Эй, — сказала она вслух, — ты, долбаный Колобок!

Голова поднял глаза и заглянул в дуло собственного пистолета, но предпринять что-либо уже не успел. Он не успел даже что-нибудь сказать — Катя считала, что время диалогов миновало тысячу лет назад. Теперь была ее реплика, и она не намерена была позволять кому бы то ни было перебивать ее. Ее сегодня и без того достаточно долго перебивали, она уже давно не чувствовала себя так основательно перебитой, как сейчас.

— Колобок, Колобок, я тебя съем, — сказала Катя и спустила курок, нимало не заботясь о том, что выпущенная ее дрожащей рукой пуля может угодить в посиневшего, как упырь, Колокольчикова. Сейчас это казалось ей не очень важным — все равно, если бы она не выстрелила, Колокольчиков умер бы в ближайшие несколько секунд. Важнее всего было проверить, нужна ли в самом деле Голове серебряная пуля или он удовлетворится свинцовой.